Вспоминает Павел Нургалиев:

«После случая с санями мы продвигались без особых приключений, поставили несколько лагерей и оборудовали базовый лагерь. Стали делать заброски в штурмовой лагерь. И веревки таскать, и остальное снаряжение, и палатки ставить – все надо было самим делать – таковы правила на Аляске. У одного нашего участника с Украины сильно опухла нога, ему пришлось спускаться вниз. Остальные продолжили путь к штурмовому лагерю.

Погода стояла отличная, однако я почувствовал, что начал заболевать. На ночь выпил таблетку парацетамола. У Люды со здоровьем все было в порядке».

Наутро штурма я проснулась в лагере на 5200 метрах и осознала, что ночью меня настигла «горняшка». Причем не просто недомогание: у меня начался отек мозга, причем достаточно сильный. Тем не менее я вышла на маршрут. Спустя два часа пути мне стало очевидно, что я никуда не дойду. Сказала ребятам, что разворачиваюсь, дошла до лагеря и, как оказалось впоследствии, пролежала без сознания часов пятнадцать.

Вспоминает Павел Нургалиев:

«Вышли ранним утром на восхождение – хотя утро и ночь на Аляске – понятия крайне условные. Погода испортилась – мороз сильный, поднялся ветер, даже метель. Видимость ухудшилась. Люда довольно быстро начала отставать. Потом она присела и сказала, что пойдет вниз, так как очень плохо себя чувствует. Мы еще недалеко ушли от лагеря, палатки было видно, и мы сказали ей: «Спускайся, дни у нас еще есть, в случае чего завтра еще раз можно будет попытку совершить». Люда начала спуск довольно бодро, мы же продолжили подъем.

В какой-то момент группа разделилась: часть ушла вперед, часть отстала, и получилось, что я шел один. Когда я поднялся на вершину, никого рядом со мной не оказалось. Только два корейца встретились мне, они уже спускались быстрым темпом. Я сделал фотографии и тоже немедля начал спуск.

Около часа занял у меня спуск на плато, где я встретил ребят из своей группы – Артема и еще одного участника. Они остановились на передышку, но хотели продолжить восхождение. Я предложил им подождать их, однако они уговорили меня пойти вместе с ними. Я соблазнился этой идеей: у Артема с собой была камера, и очень хотелось снять видео на вершине. Да и чувствовал я себя неплохо.

Немного разгрузившись, мы в довольно быстром темпе уже втроем пошли на вершину. Сходили удачно, сфотографировались, сняли видео и уже окончательно стали спускаться. Вечерело, периодически налетал ураганный ветер. Я пошел вниз быстрее, чтобы заранее спуститься в лагерь и приготовить чай. Видимость была неплохая, даже огни лагеря виднелись.

Когда я спустился, украинская палатка была зачехлена. Наши украинские товарищи, оказывается, спустились раньше и из палаток не выходили, так как сильно устали на восхождении. Я спросил, видели ли они Люду: нет, не видели. Люда спала в своей палатке. Я нашел бензин, стал топить лед и заваривать чай. Через час спустились ребята. Они сразу в палатку ушли. Я спросил, а что Люда. Люда спит, ответили они.

Я обратил внимание, что Люда не сняла кошки, прямо в них и завалилась спать. Кошки торчали снаружи палатки. Меня это насторожило: обычно люди переобуваются перед тем, как залечь в палатку отдыхать. Я приготовил чай, однако никто не захотел вылезать наружу. Я уже тоже сильно замерз, хлебнул чаю и начал залезать в палатку. Люда спала. Я пошевелил ей ноги, чтобы ее разбудить, однако это не принесло эффекта. Позвал ее – никакого отклика. Предложил чай – ответа нет. Стал светить фонариком ей в лицо – а оно как будто бы инеем покрыто. Пытаюсь ее разбудить, по щекам бью – не будится. Я оттянул ей веки, и тут увидел, что зрачки у нее закатились. Голова обмякла».

Когда ребята спустились с вершины, они сначала подумали, что я сплю. Но Павел Нургалиев заподозрил, что это не просто сон, а, похоже, сон той самой Белоснежки. Изо рта у меня шла пена, а когда он попытался меня «разбудить», то увидел мои закатившиеся глаза.

Вспоминает Павел Нургалиев:

«Я жутко испугался. Люда, оказывается, все это время была без сознания. Я проверил: дыхание было, хоть и слабое. Первая мысль: необходим кислород и какое-то лекарство от отека. Я в панике побежал по лагерю. Все палатки, словно норки, зарыты в снегу. Только в одной из них заметил некоторое шевеление. Подумал: а вдруг это палатка местного рейнджера. Так и оказалось! Стал просить помощи. Долго ждал… В конце концов, вышел парень с сумкой медикаментов.

Мы отправились к нам в палатку. Включили все фонари, какие были. Рейнджер говорит: «Дело плохо, все признаки отека головного мозга». Нужен укол и немедленно вниз спускать. Через шесть часов еще укол. И чем быстрее мы ее за это время спустим, тем лучше.

Рейнджер отправился за дополнительными ампулами. Я пытался растормошить Люду. Ноги у нее совсем замерзли. Признаков жизни она не подавала. Рейнджер тем временем исчез. Я побежал опять за ним, прихватив с собой бутылку виски. Виски в тех промерзлых краях – живительная влага. Рейнджер смилостивился, обошел другие палатки, нашел ампулы и даже кислород.

Рейнджер сделал укол, оставил баллон с кислородом и приказал немедленно спускаться до базового лагеря. На базе есть медпункт, и в случае необходимости можно спасателей вызвать. А мы только с вершины спустились, сил никаких нет куда-либо идти. К тому же нужно и все вещи с собой брать – и палатки, и бензин, и все снаряжение. И даже туалет переносной. Ничего оставить нельзя.

Люда понемногу стала в себя приходить под действием кислорода. Глаз один открыла сама. Я говорю всем участникам: «Ребята, надо собираться и немедленно вниз Люду тащить». Ребята отказываются, говорят, до утра подождем, нам отдохнуть надо, сами еле ходим. Тут уж я разозлился не на шутку. Кричу: «Сейчас все бросим здесь и вниз немедленно, человек на грани жизни и смерти!» Пошел опять помощи у рейнджера просить. Тот согласился: «Хорошо, попытаемся, шансы есть еще, хотя отек уже был серьезный».

Мы стали собираться. Люду одели во всю возможную одежду, обвязали веревками, попытались на ноги поставить, так как тащить не было никакой возможности. Рейнджер говорит: «Нужно заставить ее шевелиться». А она ведь без сознания. Но поставили все же ее вертикально, втроем стали спускать. Сначала Люда ноги просто волочила, потом даже начала шевелиться, пытаться идти самостоятельно.

Прошли кулуар, вышли на гребень – самый трудный участок. Я остался с ребятами снимать лагерь. Загрузились, чуть живые, и тоже пошли вниз по следам. А рейнджер