остаются необычайно привержены маленьким любимицам. В конце концов, они ведь подсознательно ждали свидания с ними… долгие миллионы лет.

– Хм, – сказал Лиммит, – ничего себе, гуманитарная помощь.

Он пришел к выводу, что Друа не врет. Слишком хорошо его объяснения укладывались в картину ЛА, чтобы оказаться ложью.

– В известной мере так и есть, – ответил Друа. – Но я сомневаюсь, чтобы Аддера заботило что-либо, кроме бабла.

– Ребята, ну закругляйтесь уже, – недовольно сказала девушка. – Хватит мне на уши эту метафизическую поебень цеплять.

Она уставилась Лиммиту прямо в лицо.

– Ты лучше поймешь, как у нас тут все устроено в ЛА, если больше времени будешь на улице проводить, чем таких чудиков слушать. – Она наставила на Друа оттопыренный большой палец. – Хочешь знать, как все на самом деле с этим АДР обстоит?

Лиммит тупо кивнул, отстраненно размышляя, почему девушка так демонстративно быдлячит, словно вчера из канавы вылезла.

– Шлюхе в ЛА, – сказала она, – бабла не заработать, если у нее специальности нет. А без бабла не будет ни папика, ни плюшек. Так или иначе девуля попадает на стол к доктору Аддеру. Он ее накачивает веществами и роется в башке этим своим АДР, смотрит, на что она годна или что согласна потерять. Потом делает это прямо у себя в операционной. Ах да, временами ковыряется в черепушке у какого-нибудь богатенького жирдяя, смотрит, что тому реально охота замутить, но страшно себе признаться. И всё. Чики-пики.

Друа закатил глаза к потолку.

– Вы знаете, – сказал Лиммит, обращаясь к ним, – а он ведь может быть и мошенником. Что, если никакого АДР в природе не существует? Он просто кромсает девушек, как ему угодно, а клиенты покупаются на результат, веря, что он прав, ведь у него такая репутация…

– Такая вероятность остается, – признал Друа. – Я не могу утверждать наверняка, потому что никогда не проходил сеанса АДР. Но Аддер не из тех, кто любит голову морочить. Он любит наперед выложить, что собирается сделать, а потом именно это и делает. И это в нем все ценят.

– Какая тут у вас безнадега, – проговорил Лиммит. Его снова с головой накрыла волна отчаяния. Он угодил в лапы безумного доктора, у которого в обычае вытаскивать из людских голов кровожадных рептилий и кромсать людей до сходства с ними. Хирург, который удаляет раковые опухоли, а остальное тело, живое, выбрасывает за ненадобностью. С Аддера, вероятно, станется взять Лиммита себе в любимчики, просто забавы ради, как в детском кошмаре. И чего он добился? Сидит и обсуждает эти захватывающие перспективы с последним, самым дешевым, социологом Лос-Анджелеса да голой чиксой с амбициями ампутантки.

– Безнадега, – повторил он вполголоса.

– Время занимаем, – сказал Друа. Улыбнувшись не без злорадства, он протянул руку к столу рядом с бедром девушки и продемонстрировал Лиммиту небольшие тикающие часы с дарственной надписью: Доктору Аддеру с наилучшими пожеланиями. Адмирал Сеннет. Вместо стрелок в часах были установлены миниатюрные скальпели.

Бока мотоцикла были в пятнах проникавшего сквозь листву солнечного света. Аддер проложил себе путь через заросли мягкой травы и перегноя к дверям жилища и фабрики Бетрича. Дверь удалось обнаружить лишь как сравнительно менее заросший фрагмент общего фасада, сложенного будто из темных листьев и лозы. Аддер отвел в сторону несколько побегов, нашел маленькую металлическую кнопку и вдавил ее. Внутри прозвучало громкое неприятное жужжание. Реакции не последовало.

– Вот же сукин сын, – пробормотал Аддер, нагнулся и провел раскопки в слое перегноя у порога, толщиной добрых полфута. Его старания были вознаграждены находкой подгнившего коврика с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ», покрытого яркими точками плесени. Под ковриком лежал бронзовый ключ.

Когда дверь провернулась на петлях, на Аддера посыпались крошки птичьего помета, смешанного с пылью и паутиной. Он выкрикнул имя Бетрича. Ответа снова не последовало. Казалось, что звук его голоса, не пролетев и пары футов, впитывается влажными коврами и шторами, изобильными тут плесенью и мучнистой росой. Крики Аддера, по впечатлению, были не внушительней дешевого шпона, отслаивающегося от мебели в мелкобуржуазном стиле пригородного дома – Бетрич купил здание вместе с нею, да так и не озаботился избавиться. Одной из окружавших дом виноградных лоз удалось проникнуть сквозь стену, но не слишком далеко; в унылом сумраке внутри она зачахла. Однако поле для деятельности переносимых воздухом микроскопических родственниц лозы открылось обширное. Ткань обивки дивана и кресел сменилась богатым, вечно обновляющимся бархатом, дешевые кофейные столики обрели покрытие словно бы из тусклого лака, сложное и непрестанно эволюционирующее под воздействием влаги в формы, какие первоначальным оформителям, давно мертвым пидорам, и во сне бы не привиделись.

– Ну и бардак, – негромко произнес Аддер, сам изрядный ценитель спонтанной барочной красоты мусорных скоплений. Он прошел на кухню, где начиналась лестница в подвал, и задумался: а породили бы что-нибудь интересное мусорные горы в его лаборатории на Интерфейсе, установи он там такую же влажную атмосферу, как здесь, среди наступающих джунглей Голливуда? Вряд ли.

Поразительно цветастая плесень, возникшая из половинки персика в консервной банке на краю раковины (таких банок тут было много, их содержимое проходило разные стадии перерождения), сползала по дверце деревянного шкафчика, указывая местонахождение люка под перекошенным линолеумом. Край люка был дополнительно отмечен чередой капель кетчупа, последняя – аккуратно рассечена надвое. Аддер потрогал одну из них ногой, капля размазалась. По крайней мере, еще жив, подумал Аддер, потянул за металлическое кольцо, откинул крышку и полез в подвал.

У подножия лестницы под углом сорок пять градусов друг к другу расходились три бетонных коридора без отделки. Из первых двух справа доносились различные шумы автономной фармацевтической фабрики Бетрича, лишь слегка приглушенные тяжелыми промежуточными дверями. Следовало догадаться, подумал Аддер раздраженно, заметив бледную полосу света под дверью в конце короткого коридора слева. Подойдя к ней, он заслышал знакомый звук – быстрые хлопки.

Бетрич лежал, вытянувшись по диагонали на центральном из десятка кинодиванчиков. Единственным источником света в комнате был старинный кинопроектор, отбрасывавший на стену белый прямоугольник. Бобина крутилась вхолостую, конец какой-то ленты хлопал о корпус. Аддер быстрым шагом прошел к проектору, выключил его и зажег свет. Спящий старик был облачен в кринолиновое бальное платье времен Гражданской войны, с длинным белым подолом, закатанным по тощим варикозным ногам до узкой талии. Тазовые кости выпирали, как пойманные в застывшее тесто бабочки. Одна рука еще покоилась на опавшей плоти, по бедру бежала тонкая струйка жидкости, повинуясь тому же гравитационному притяжению, что вытекавшая из уголка рта слюна. Аддер втянул носом запах, принесенный свистящим дыханием старика, осмотрел погасшую трубку, полную пепла и аккуратно пристроенную на подлокотнике.

– Ах,