— Он не очень-то в своей тарелке.

Я предпочел оставить при себе зловещие предчувствия.

— А друзья у него есть? — спросил я, когда мы вернулись в комнату.

— О да, — сказала мадам Филипп. — Николя, он играет с ним в баскетбол. Как там его фамилия?

— Нидвора, кажется, — добавил муж. — И еще мальчуган, должно быть из Магриба, как его, Улюлю…

— О, и совсем он никакой не араб. Его зовут Шарлю. Имя совершенно наше. Еще Франсуа часто встречается с Люка, который учится в четвертом классе. Вот его фамилию я совсем позабыла…

— Вардак, — сказал я.

— Точно-точно. Вы его знаете? — хором удивились родители Филиппа.

— Нет.

Они смотрели на меня, почти встревоженные. Я продолжал:

— А есть у вас расписание уроков вашего сына?

Мадам Филипп на цыпочках пошла в спальню Франсуа за тетрадкой. Мальчик учился в 5-м классе, в коллеже Поль Верлен.

— Английским он занимается по вторникам, с шести до семи? — осведомился я, стараясь не казаться слишком уж недоверчивым.

— Да. Поздновато, особенно в зимнее время, — согласилась мадам Филипп. — Изменения в расписание вносились уже в ходе учебного года, и теперь оно действительно очень неудобное.

— И правда, — пробормотал я, видя, какие часы для самостоятельных занятий были отмечены в этом весьма необычном расписании уроков.

Я сверлил взглядом то мсье, то мадам Филипп. Да можно ли вообразить родителей, до такой степени слепых и глухих?

— Что ж, не стану больше злоупотреблять вашим терпением, — сказал я, вставая.

Оставалось выяснить только одно — был этот мальчик порочным или же безумным.

— И благодарю вас за дивный ужин, — пропел я, подумав, что если б меня услышала Катрин, она порадовалась бы моим хорошим манерам.

— Но не могли бы вы нам хоть чем-то помочь? — пролепетал доктор Филипп.

— Определенно да. До свидания!

Я, наверное, ничего тут не смогу поделать. Мне, хотя и едва избежавшему психоза в тринадцать лет, трудно вообразить все, что происходит в голове у подростка, находящегося, быть может, у врат безумия. Однако случай меня заинтересовал. Не будучи психиатром, я прибег к помощи медицинской энциклопедии, глубоко зарывшись в болезни психики. Внимание мое привлекла шизофрения как психическая болезнь подросткового возраста. Я прочитал: «Шизофрении особенно характерны распадом личности… Утратой чувства гармонии, связности во всех сферах: мыслительной, языковой, эмоциональной… Но первичные способности сохраняются: восприятие и ориентация во времени и пространстве… Смысл ценностей может восприниматься с нарушениями, отсюда и многочисленные антисоциальные поступки: бегства, кражи, убийства».

— Да, точно. Весьма любопытный случай, — сказал я Катрин.

— Случай, — повторила она с явным упреком в мой адрес.

Мы с ней опять помирились.

— На самом деле, — продолжал я, — случай интереснее, если ребенок просто порочен. А вот если он обычный сумасшедший, это уже не в моей компетенции…

— Вы себя слышите?

— Нет, стараюсь не слушать. Уверен, что не вызвал бы у себя симпатии… А знаете, что надо бы сделать, Катрин? Проследить за мальчишкой с самого выхода из коллежа. У него по вторникам с шести до семи нет никакого английского. Так что же он в это время делает?

Вот там мы и встретились с Катрин в тот заледенелый февральский вторник, меряя шагами взад-вперед сквер напротив коллежа Поль Верлен. Как я и подозревал, Франсуа Филипп вышел оттуда не в 19, а в 15 часов. Он помахал рукой двум или трем приятелям и отвалил один, быстро шагая.

— За ним, — шепнул я Катрин.

Мальчишка вошел в большой универмаг, следом, чуть подождав, вошли и мы. Он немного повертелся у отделов парфюмерии, у ящиков «одежды по бросовым ценам», внимательно осмотрел два или три тюбика с клеем в писчебумажном отделе. В неоновых огнях его лицо казалось еще бледнее, а глаза блестели так, что это меня встревожило не на шутку. Но, кажется, никто не обращал на него внимания. Он зашел в закуток, где продавались диски и кассеты, и скинул рюкзак, с облегчением передернув плечами. Потом уставился вверх под углом в 45 градусов, а руками в это время ощупывал кассеты в самом нижнем отделении.

— А техника у него отработана, — совсем шепотом сказал я Катрин.

— Техника чего?

— Смотрите сами. Хоп — и кассета уже в кармане его рюкзака…

— Но… он ведь ее только что своровал.

— Да, представляете? — рассмеялся я.

Туда же отправились еще две кассеты. Как и было написано в медицинском справочнике, мальчуган сохранил ориентацию в пространстве — но утратил ее в области ценностей.

Он отошел оттуда беспечной походкой, но на лице читалось возбуждение. Весьма выразителен был этот контраст — между отработанностью движений, говорившей о давней привычке воровать с витрины, и паническим страхом, застывшим на лице. Это как если бы Франсуа Филиппа разрезали на две части. «Распад личности» — диагноз так и гласил.

Он поднялся наверх, в продуктовый отдел, и взял тележку.

— Стойте у касс, — сказал я Катрин.

Мальчишка снял с полки пачку печенья и несколько плиток шоколада по сниженным ценам. Потом, пройдя дальше, нагнулся, и вот две бутылки виски исчезли в его сумке. Меня удивил выбор. Я ожидал, что он скорее украдет пачку M&Ms или шоколадное печенье. Что он собирается делать с этими бутылками? Перепродавать? Или он алкоголик? Франсуа оплатил покупки, и я знаком показал Катрин, чтобы она дала ему выйти.

— Ну наконец-то мы знаем, чему этот молодой человек посвящает часы занятий английским, — сказал я удовлетворенно.

— Он клептоман?

— Клептоман, извращенец и шизофреник, — перечислил я. — Назвать можно как угодно. Скажем так: начало шизофрении. Действия антисоциального характера можно считать симптомами, предшествующими болезни: побеги, кражи…

Тут я решил не заходить дальше в клиническом описании болезни.

— И правда интересный случай, мсье Азар.

Я метнул на Катрин тревожный взгляд. Если уж она обращается ко мне «мсье Азар», это редко бывает добрым знаком.

— А отдаете ли вы себе отчет хоть на мгновение, — заговорила она голосом, который все явственнее начинал дрожать, — что речь идет о ребенке, ребенке, любимом родителями и до сегодняшнего дня вполне достойном любви? Ведь вы волнуетесь, не правда ли, при мысли, что он, может быть, близок к тому, чтобы сойти с ума? Не правда ли, это волнует вас?

— Что такое? Э… ну да. Весьма жаль, — пробормотал я. — Надо будет предупредить доктора Филиппа.

— И еще посоветовать ему как можно скорее сдать сына в психушку. Берете это на себя?