— У тебя очень говорящие глаза. Голосом владеешь отменно — школа Игоряна ощущается, он тоже как робот всегда, ни за что не угадаешь, что у него на уме. А вот глазки твои — совсем не такие. Сейчас из них летят молнии, и все — в мою сторону. — Валера снова улыбнулся шкодливо. — Так признаешься, какую казнь для меня сочинила? Чтобы хоть знать, от чего могу помереть?

— Думала каблуком по лбу стукнуть… — Злобу Жени как ветром сдуло. Невозможно сердиться на этого хохмача. — Но, боюсь, не допрыгну.

— Ну, тогда просто разувайся и садись в машину. Здесь твоим чулкам ничего не грозит. А если так сильно за них переживаешь, можешь снять — я отвернусь. И здесь некому подглядывать.

— Лучше я их потом выкину. Не хватало еще такого позора, как в машине раздеваться. — Женя устраивалась на своем месте, ерзала, стараясь вытянуть ступни так, чтобы они перестали ныть. Отмазка про каблуки была не совсем отмазкой, просто пришлась очень к месту и вовремя.

— Дай-ка, я тебе кресло отодвину… — Валера нависал над пассажирской дверью, так ее и не закрыв. С интересом наблюдал за телодвижениями Жени, потом склонился над нею. Почти испугал. Но оказалось, что просто нажал на какой-то незаметный рычажок, после чего девушка оказалась в полулежачем положении, и ноги можно было вытянуть во всю длину. — Кстати, раздеваться в машине бывает весьма приятно. Если по обоюдному желанию и не в общественном месте.

Он подмигнул, разгибаясь, пристегнул ей ремень, а потом направился к водительскому месту.

— Я поняла. Тебе нравится со мной играть, как кошке с мышкой. Весь такой умный, опытный, деловой… Почему бы и не поразвлечься?

— Ошибаешься, Женя. Это я тебя развлекаю.

В тот момент она не нашла, что ответить. А потом все больше убеждалась: похоже, Симонов действительно старается сделать все, чтобы Женю развлечь и отвлечь.

Чаще по выходным, но иногда и по будням, он приглашал ее то поужинать в каком-нибудь хорошем заведении, то в кино водил, то на какие-то очередные приемы. Бывали периоды, когда Валерий не появлялся дома по несколько дней, либо приходил настолько поздно, что Женя его просто не встречала. Но в те дни, когда они пересекались за ужином, всегда интересовался ее успехами на работе, расспрашивал, какие планы на учебу.

Сам не спешил делиться секретами из собственной жизни. Последнее откровение, которое слышала девушка от него — про аварию, в которой погибли родные. Но ей, отчего-то, и этой информации хватило, чтобы понять: не так все безоблачно в судьбе Симонова, и сам он не так прост, как хотел бы казаться.

Порою, он ее безумно раздражал своей привычкой забираться в душу, да еще в те места, куда посторонним даже смотреть не пристало. Бесконечные каверзные вопросы ставили в тупик, а выводы, которые Валера делал из ответов Жени, доводили до белого каления. Но чаще всего потому, что были слишком похожи на правду. Полезный навык, привитый еще Суворовым — быть честной с самой собой. Иногда Женя сожалела о том, что этот навык засел в ней слишком крепко.

Но Валерий добивался главного: рассерженная, обиженная, злая до невозможности, Женя сначала выбиралась из своей ракушки, чтобы ответить колко и болюче, а потом думала над его словами, много думала. И все реже вспоминала об Игоре — было не до него.

Когда началась учеба, стало совсем не скучно. Работу она не бросила: с самого начала была договоренность, что Женя будет совмещать. Выполняла обязанности по вечерам, иногда и выходные на это тратила. Благо, со временем пришли понимание и сноровка, и теперь уже не было так трудно, тяжело и страшно. Женя даже сама попросила у Саши добавить ей обязанностей: стало неудобно получать хорошие деньги за возню с бумажками.

— Ну, и зачем тебе это? — Валера не одобрил такое рвение, когда услышал о нем от девушки. — Больше нечем заняться? Лучше бы отдыхала побольше, совсем уже серая стала со своими гонками…

— Я не хочу всю жизнь провести, перекладывая и подшивая документы. Нужно набираться и другого опыта.

— Что ж… Похвально. С этой точки зрения ты все правильно делаешь. — Валера кивнул головой, соглашаясь. — Хотя, по уму, самое простое — найти хорошего мужа и забыть о работе вообще. Может, займемся с тобою этим вопросом?

И опять было не понять — шутит он или серьезен.

— С таким же успехом я могла бы сидеть на твоей шее и ничем не заниматься больше. Пока тебе не надоем.

— А дальше что? Когда надоешь?

— А я вот сама хотела бы узнать: что дальше, Валер? Как долго ты планируешь меня держать у себя дома? — этот вопрос ее мучил, чем дальше, тем больше.

— Ты мне не мешаешь, Жень. Живи, сколько заблагорассудится. Думаю, это ты быстрее захочешь от меня сбежать. Ведь приходило в голову такое, да?

— Приходило, конечно. Особенно, в первые дни.

— А что потом изменилось? Сейчас не планируешь побег?

— Во-первых, это будет некрасиво по отношению к тебе. Даже, я бы сказала, бессовестно.

— С чего бы это? — Валера прикинулся изумленным. — Мне казалось, что ты спишь и видишь, как избавишься от меня.

— Ты сделал уже слишком много, чтобы я имела право просто так избавляться.

— Это что же, для примера? — мужчина даже подался вперед за столом, подпирая рукой подбородок. Всем видом выражал заинтересованность. — Шмоток купил да пару раз вывел в люди? Так это ерунда, Жень. Можешь даже не заморачиваться.

— Помог на работу устроиться. Я бы сама никогда туда не попала.

— Окей, принято. — Он загнул один палец на руке. — Дальше?

— Ты заставляешь меня шевелиться, делать шаги, на которые сама я никогда не решилась бы… — Тяжело было озвучивать такие вещи, но, раз уж начали…

— Хм… сомнительно. Не факт, что они тебе реально нужны. Я со своей колокольни смотрю, но нет гарантий, что моя колокольня правильная. Но пусть будет так. Два пункта. Есть еще?

— Для меня и этих пунктов достаточно, чтобы быть тебе благодарной.

— И ради этой благодарности ты планируешь вечно сидеть, как привязанная? Пока я тебя не отпущу?

Женя смотрела на него, на два загнутых пальца на широкой мужской ладони, и понимала: нужно бы озвучить настоящую причину. Нужно бы. Да только вот стыдно, до дрожи.

— А теперь давай начистоту, Жень. Без отмазок. Ты прекрасно понимаешь: крепостного права здесь нет, и если только решишь уйти и жить самостоятельно, я не буду перечить. На цепь не посажу, за забором не спрячу. Все твои документы уже давно у тебя на руках, ты имеешь полную свободу передвижений. Почему возвращаешься каждый раз?

— Мне некуда идти сейчас. И не к кому. — Он заставил ее признаться в том, о чем и наедине с собой было стыдно думать. О том, что ей просто страшно остаться одной, как уже было когда-то.

Большинство ее ровесниц были счастливы, получив долгожданную самостоятельность и свободу. Распоряжались ею с удовольствием, начинали и заканчивали отношения, оставались одни, но это их не пугало. Они знали: одиночество — это ненадолго.