Дыхание Рубина участилось. Кожа приобрела синюшный оттенок, по лбу и вискам ручьями скатывался пот.

Похоже, дракайн выполз из норы в тот миг, когда феникс принялся излечивать хозяина.

Твою ж!.. Вот чем опасны игры с сущностями!

— Агрх! — Олеандр до скрежета стиснул зубы, что не способствовало ясности мышления.

Трясущейся рукой стащил с ворота туники брошь-трилистник. Отогнул медную иглу-застежку и вонзил Рубину в подушечку указательного пальца. На коже выступило пятно крови. В остальном тело никак не откликнулось на раздражитель.

— Треклятый полудурок! — Олеандр размахнулся и в сердцах швырнул брошь в кусты.

По жилам растекалось пламя праведного гнева. Руки так и тянулись к ядовитому недоумку в стремлении придушить.

Нет, ну а что? Рубин быстро отойдет к праотцам, а заодно в кои-то веки свершит благое дело и окажет другу честь — Олеандр самолично прикончит его за невиданные тупость и высокомерие.

— Может, еще выкарабкается, — сдавленно пролепетал Мирт, растирая заспанные глаза. — Но… вряд ли, конечно. Разве что у вас в хижине припрятан божественный целитель.

— Мне нужна каменная пыль! — нашёлся Олеандр. — Дракайны ненавидят камень, не переваривают и…

Он осекся. Зеф и целители глядели на него так, словно узрели за спиной стаю хинов во главе с призраками умерших предков. Мирт попытался что-то спросить, но из горла вырвался один хрип.

— …Просто принесите пыль, — добавил Олеандр. — Я попытаюсь отравить дракайна и вытащить феникса.

— Понял. — Зефирантес кивнул и опрометью ринулся исполнять просьбу. — Скоро вернусь!

Оставалось надеяться, что с такой заурядной задачей, как поиск каменной пыли, он справится влет.

***

Зеф не оплошал. Олеандр едва успел оттереть с ладоней кровь, когда перед ним плюхнулся мешок, доверху набитый рыхлой смесью горных пород с явным преобладанием мориона.

— Ты что, к скалам бегал?! — изумился он, раздумывая, не прикидывается ли друг дурнем, а в сущности может вполне сносно соображать, ежели малость поднапряжется.

— Из лачуги прихватил, — Зефирантес взмахнул рукой, едва не пришибив щуплого лекаря. — Рассудил, что обычный песок не сгодится. Дракайны подле пустыни живут. У них это… как его?

— Невосприимчивость к некоторым видам камня, — подсказал Олеандр. — Откуда знаешь?

— Книжки читал.

Серьезно?! Зефирантес и книги, книги и Зефирантес. Диво дивное, — заметил бы Каладиум.

Рубина было решено занести в дом и переложить на что-то помягче древесного настила и почище запекшейся лужи крови. Мирт поворчал, что все потуги спасти сына Цитрина бессмысленны и надо бы заняться омовением тела, но противиться воле наследника не рискнул. Его помощники подняли носилки и слаженным шагом принялись отступать к хижине.

Олеандр плелся слева от ноши, прижимая к носу Рубина клочок плаща, обсыпанный морионовой пылью.

— А что с девицей той? — вдруг спросил Зефирантес, поравнявшись с ними.

— О ком ты?

Они миновали лестницу на крыльцо.

— Мне Драцена рассказала, — заговорчески шепнул Зеф.

Он отвел предплечья в стороны и усердно замахал ладонями, то ли подражая какой-то птице, то ли попросту тронувшись умом. Его потуги смотрелись жутковато, учитывая, что шаровары и подол плаща насквозь пропитала кровь. Он сжал кулаки. Отогнул указательные пальцы и стоймя приложил к ушам, очевидно, изображая рога. И вприпрыжку заскакал по веранде, грозясь проломить пол.

Олеандр отступил от бесноватой туши, но уперся бедром в носилки со вторым полоумным приятелем и выругался.

Боги! С кем он общается?! Один краше другого!

А Зеф… Он на Эсфирь намекает, что ли?

Краем глаза Олеандр заметил на висках лекарей капли пота. Крепкими телами целители не отличались, а кольчуга и шипы на одеянии Рубина добавляли ему веса.

— Что-то не так? — Мирт почесал седую макушку.

— Дальше мы сами справимся, — возвестил Олеандр. — Вы свободны, благодарю за помощь.

Лекари в недоумении переглянулись. Мирт смерил его оценивающим взором и прищурился.

— У вас в доме кто-то есть? — Его голос сочился подозрениями. — Кажется, я что-то слышал…

— Так это птица моя! — встрял Зефирантес. — Попросил вот наследника за ней приглядеть и…

— Какая птица? — Мирт ошалело моргнул.

— Белокрылая. С рогами.

Боги! Олеандр закатил глаза, тогда как за стенами хижины и впрямь что-то громыхнуло. Лекари снова переглянулись.

— Очень буйная птица, — добавил Зеф.

Или ее хладное тело с переломанными ногами и свернутой шеей.

Мнилось, воздух подле дома заледенел и застыл в ожидании. От Мирта так и несло притворным отступлением. Губы его больше не размыкались, но на лбу почти что горели слова: «Надо бы поведать о птичке Аспарагусу». В звенящей тишине лекари сошли с крыльца и затерялись среди деревьев.

— Спасибо. — Внутри Олеандра всё колотилось и тряслось от перенапряжения.

— Да чего уж там, — проговорил Зефирантес, и они подхватили носилки с Рубином.

Изувеченное девичье тело, к счастью, в доме не валялось. По комнате, так и сяк подступаясь к опрокинутому креслу, скакала вполне себе живая и невредимаябелокрылая птица с рогами.

Стоило Олеандру и Зефу занести Рубина в хижину, Эсфирь вскинула голову. Тряхнула шевелюрой, рассеивая запах серы и копоти.

И застыла. Все такая же неказистая и тщедушная. Окаймленная призрачным сиянием, которое словно подсвечивало её, обволакивало солнечным контуром. Буря чёрных кудрей спутывалась с рогами-волнами, доходила ей до поясницы. Пепельный узор вен отчетливо выделялся белизной кожи, изрисовывал её кривыми линиями и завитками.

Не девушка — ночное видение! Кошмар наяву!

Эсфирь сдвинула брови. Ее взгляд уперся в Рубина, который потугами двух пар рук уже возлежал на кровати. Олеандр только поправил ткань с пылью, прикрывавшую нос приятеля.

— Он жив? — спросила Эсфирь, а потом сама же ответила: — Да, жив, но близок к смерти.

Как она это поняла? Олеандр оглянулся и замер, пронятый не то её сиянием, не то переливами голоса. Да. Эсфирь при первой встрече вызвала у него интерес. Но ныне она источала дурманящее очарование. Вынуждала едва ли не преклонить колено, клясться в вечном служении и сердцем, и клинком.

Что за несуразное чувство? Откуда взялось? Назвать Эсфирь красавицей у Олеандра язык до сих пор не поворачивался. Куда сильнее она походила на призрак — на воплощение ночного страха.

И Зефа пробрало. Он переминался у двери, будто страшась нырнуть в хижину, и глядел на Эсфирь как на потерянное и вновь обретённое сокровище. Пятна смущения облепили его лицо до завитков ушей.