— Старшим, истинно.

— Почему ты сразу его не прикончила?

— Ты не поймешь. — Азалия подняла глаза к кронам, с которых изредка срывались листья. — Какие-то чувства всё равно умирают. А какие-то, пусть мы и сжигаем их, оставляют следы.

— Чё?

— Сказала же, не поймешь.

Повисла тишина, и все же тут и там реяли негромкие отзвуки: то птица какая горланила, то шелест колосьев в уши залетал. Три дерева, возле которых Рубин бросил кости, стояли неплотно. Просветы меж ними открывали взору степи, где каждая травинка гнулась под натиском ветров. Стылые, пробирающие до трясучки, они холодили кровь, прогоняли из тела жар.

Кряхтя, Рубин сел. Сгорбившись, облокотился на согнутые в коленях ноги. И посмотрел на Азалию, невольно позлорадствовав. Подле него восседала некоронованная королева. Дочь Стального Шипа, чьих подопечных перебили. Но ей ещё хватало наглости взирать на Рубина как на отребье.

При ближайшем рассмотрении она выглядела жалко. Золотые глаза совсем впали, глядя на мир с осунувшегося исцарапанного лица. В паре мест кожаный нагрудник и портки порвались, оголив жженую листву. Она вдобавок рукав блузы искромсала, чтобы перевязать его крыло.

Спасибо, конечно. Но лучше бы она свалила восвояси. На худой конец — заткнулась бы.

Казалось, Азалия подушку для нытья хотела отыскать. Потому что трещала она без умолку.

— …А ещё эта девчонка, Эсфирь. — Слова так и слетали с посеревших губ. — Что она такое? Нет, Каладиум рассказывал мне о её умениях, но знание не равняется живому противостоянию…

Дурость какая-то! Плевать Рубин желал на Эсфирь и дриадские интриги. Куда больше его заботило собственное будущее. Поэтому он напрягся и отрезал лишние шумы. Углубился в мысли.

Рано или поздно сын Дуги́ отчалит из Барклей. Рубин мог бы застать его в одиночестве, снова развязать дуэль. Но выживет ли он? Не накинет ли на шею вторую петлю, которая таки затянется?

Нет. Глупость. Сперва нужно с крыльями разобраться. Понять, как двигаться в бою, чтобы они не гасили скорость.

— Слушай, милая, — прервал бестолковые речи Рубин. — А как ты выродков под контролем держишь? Я не из праздного любопытства спрашиваю. Вот куда ты нынче листья отволочишь? Что делать собираешься? Перед братьями склонишься, чтоб на ветру не сломаться?

— Ежели склонюсь, — сухо выдавила Азалия, — упаду на меч, приставленный к глотке.

— Я бастард Азера, — похвалился Рубин, и тон его посерьезнел. — Племянник владыки Ифлога — смекаешь? Он тоже грезил приручить двукровных. А у тебя не то дар, не то… Не знаю… Знания? Умения? Опыт. Ты ж не всех в бой повела, верно? Не хочешь отвести их к Янару? Думаю, вы с ним поладите. Супруг твой в Танглей ведь нынче тухнет?

— Ближе к делу, Рубин.

— Янар танглеевцев помышлял шугнуть. Не ведаю когда, но… Ежели ты подсобишь ему, глядишь, фениксы мужика твоего вызволят. Неплохо, м? Уверен, вы договоритесь.

Азалия дёрнула щекой и склонила голову. Свалявшиеся локоны перекрыли смуглое лицо. Но он заметил, как на дне её зрачков едва приметным огоньком вспыхнул и разгорелся интерес.

Пока она раздумывала, Рубин покосился на ползшую по стволу гусеницу — мохнатую, ядовито-зелёную. За ней тянулся по коре кровавый след — как видно, она с травы на деревце поднялась.

А недурственную идею ему ум подкинул, верно? Видит Умбра, он не жаждал брататься с дочерью Стального Шипа, но ежели она согласится, он обелит себя в глазах Янара, а заодно время выиграет.

— Мне нужны подробности, — после краткого затишья вымолвила Азалия, и Рубин победно ухмыльнулся. — Расскажешь по дороге. Я вихреца у реки оставила. Не по нраву ему палящее солнце.

Конец