Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изабель вновь погрузилась в созерцание, от которого ее отвлекли принесенные с порывом ветра звуки. Ошибиться было невозможно: она слышала, как кто-то наигрывал гамму! В звучании чувствовалась фальшь, но с каждым разом все меньше и меньше.
Ни Ральф, ни Блюи никогда раньше не подходили к инструменту, а Том точно не умел играть! Наверняка это проклятый доктор решил размять пальцы, не найдя им лучшего применения. Ей самой так и не удалось извлечь из пианино даже самой простенькой мелодии, а сейчас оно звучало! Вне себя от бешенства, Изабель помчалась к дому, полная решимости указать незваному гостю его место. Том, Ральф и Блюи заносили в сарай мешки с мукой.
— Привет, Иза… — начал было Ральф, но договорить не успел, так как она пронеслась мимо и буквально ворвалась в гостиную.
— Это сложный музыкальный инструмент, и я попрошу вас… — Она осеклась, увидев, что пианино полностью разобрано, на полу стоит раскрытый ящик с инструментами, а незнакомец поворачивал маленьким ключом гайку, затягивавшую медную басовую струну, по которой ударял клавишей.
— Тут проблема в мумифицированной чайке, — сказал он не оборачиваясь. — Во всяком случае, отчасти. И конечно, воздействие в течение двадцати лет песка, соли и бог знает чего еще сыграло свою роль. Я заменю где требуется истершийся фетр, и звук тогда станет лучше. — Он продолжал подкручивать гайку, добиваясь нужного звучания. — Чего я только не находил в пианино за годы своей работы! Мертвых крыс. Сандвичи. И даже дохлую кошку. Я мог бы написать об этом целую книгу, хотя понять, как они там все оказались, просто невозможно. Да и чайка вряд ли туда залетела сама.
Изабель настолько опешила, что лишилась дара речи. Она так и стояла с приоткрытым ртом, когда почувствовала на плече чью-то руку и, обернувшись, увидела Тома. Она густо покраснела.
— Как тебе сюрприз? — спросил он и поцеловал ее в щеку.
— Я… ну… — Изабель не знала, что и сказать.
Он обнял ее за талию и повернул к себе, и они, постояв какое-то время, упираясь друг в друга лбами, дружно расхохотались.
Следующие два часа она неотрывно сидела возле настройщика и наблюдала, как он добивался нужного звучания, пока пианино не заиграло громко и не фальшивя. Он закончил работу исполнением «Аллилуйи» из «Мессии» Генделя.
— Я сделал все, что мог, миссис Шербурн, — сказал он, убирая инструменты обратно в ящик. — Вообще-то по-хорошему его бы надо привезти в мастерскую, но от поездки туда и обратно будет больше вреда, чем пользы. До идеального состояния, конечно, еще далеко, но какое-то время пианино послужит верой и правдой. — Он подвинул поближе стул. — Хотите попробовать?
Изабель села и проиграла мажорную гамму.
— Совсем другое дело! — воскликнула она и начала играть Генделя по памяти, когда послышался кашель. Обернувшись, она увидела в дверях Ральфа, стоявшего позади Блюи.
— Играйте дальше! — попросил Блюи, видя, что она обернулась.
— Мне ужасно стыдно за свое поведение. Пожалуйста, извините меня.
— Все в порядке! — заверил Ральф. — А это вам. От Хильды, — пояснил он, вытаскивая из-за спины сверток, перевязанный красной ленточкой.
— А можно посмотреть прямо сейчас?
— Нужно! Если я не предоставлю подробный отчет во всех деталях, мне не жить!
Изабель сняла обертку, под которой оказались «Вариации Гольдберга» Баха.
— Том говорит, что вы умеете играть это с закрытыми глазами.
— Я не играла их уже очень и очень давно! Я… их просто обожаю! Спасибо! — Она порывисто обняла Ральфа и чмокнула его в щеку. — И тебе спасибо, Блюи! — поблагодарила она и тоже поцеловала юношу, случайно коснувшись его губ, потому что он как раз поворачивал голову.
Блюи сильно покраснел и опустил глаза в пол.
— Я здесь вообще-то ни при чем, — смущенно пробормотал он, но Том запротестовал:
— Не верь ни единому слову! Он ездил за мастером в Албани. Потратил на это весь день.
— В таком случае ты заслуживаешь отдельного поцелуя! — сказала Изабель и чмокнула его в другую щеку. — И вы тоже! — добавила она, чтобы настройщик не чувствовал себя обделенным.
В тот же вечер, когда Том проверял механизм вращения маяка, здание башни наполняла торжественная музыка Баха, разносившаяся по световой камере и затихавшая между сверкающими призмами. Подобно ртути, позволявшей свету освещать все вокруг, Изабель представляла собой настоящую тайну. Она могла исцелить и разрушить, вынести любые тяготы и — в бегстве от себя самой — разлететься на тысячи мельчайших капелек, которые невозможно собрать.
Том вышел на галерею. Когда на горизонте исчезли огни катера, он прочел про себя молитву за Изабель и их совместную жизнь. Потом взял вахтенный журнал и в колонке «Примечание» на среду 13 сентября 1922 года написал: «На судне „Уинворд спирит“ на остров приезжал настройщик пианино Арчи Полок. Разрешение на посещение имелось».
27 апреля 1926 года
Губы Изабель побелели, а глаза потухли. Она по привычке еще часто дотрагивалась до живота, но его отсутствие тут же напоминало, что в нем больше нет плода. Однако до сих пор на блузках то и дело проступали пятна от молока, которое неожиданно появилось в первые дни — настоящее пиршество для так и не появившегося на свет малыша. И она принималась неутешно и горько плакать, как будто это случилось только что.
Она стояла с простынями в руках: работа есть работа и должна выполняться, что бы ни случилось, совсем как маяк, который должен светить всегда.
Заправив постель и убрав сложенную ночную сорочку под подушку, она направилась к скале посидеть у могил. Свежей могилой она занималась дольше других, размышляя, приживутся ли на ней саженцы розмарина. Она вытащила несколько ростков возле двух других крестов, на которых за эти годы появился налет соли, но кустарник сумел устоять под порывами штормового ветра.
Услышав детский плач, она машинально бросила взгляд на новую могилу. Вопреки всякой логике, ей вдруг почудилось, что произошла какая-то нелепая ошибка и ее последний ребенок родился не мертвым, а жил и дышал. Иллюзия рассеялась, но плач продолжался.
А потом с галереи послышался крик Тома: «Иззи, там лодка! Там лодка на берегу!» — и, поняв, что ей не почудилось, она бросилась со всех ног вниз по тропинке к пляжу, куда прибило ялик.
Мужчина в ялике был мертв, но Том вытащил из-под сиденья маленький плачущий сверток.
— С ума сойти! — воскликнул он. — Черт меня подери, Иззи! Да это…
— Ребенок! Боже милостивый! Господи, Том! Том! Дай же его скорее сюда!
Дома при виде младенца Изабель моментально преобразилась: ее руки инстинктивно знали, как держать малютку и как ее успокоить, чтобы не плакала. Поливая из ковшика теплой водой крошечное тельце, она с замиранием сердца разглядывала нежнейшую кожу, упругую и без единой морщинки. Она по очереди перецеловала все пальчики, нежно откусывая малюсенькие ноготки, чтобы ребенок себя случайно не поцарапал. Чуть приподняв головку в ладони, она вытерла самым мягким шелковым платком малютке слезы на личике и убрала начавшую подсыхать под носом слизь. Затем обмыла ребенку все тельце и еще раз лицо: казалось, одно действие автоматически влекло за собой другое, как будто вся процедура была единым целым.