Антисемитская лига резко увеличивает свою численность и становится массовой организацией. Ее основной руководитель – разорившийся лавочник и бывший полицейский осведомитель Жюль Герен. Ему удалось превратить орущие толпы в военизированные группы с железной дисциплиной и культом вождей, а из мясников создать отборные отряды. Все это очень напоминает будущую Германию. Штаб-квартира в форте Шаброль – здание, оснащенное по последнему эталону тогдашней техники. Железные стены, всюду электрические звонки и налаженная система сигнализации, чугунные решетки, двери, покрытые листами железа. Отборные отряды мясников круглосуточно несут дежурство.

Антисемитские военизированные группы позаботились, чтобы ни один протест дрейфусаров, ни один их митинг не проходил без последствий. После каждой статьи Золя у него в доме выбивали стекла. Во время суда над Золя вокруг здания бесновались многотысячные толпы, орущие: «Смерть жидам!», «Долой Золя!» По мнению всех очевидцев, присутствующих на процессе, если бы Золя был оправдан, он не вышел бы живым из помещения суда. Но, несмотря на приговор – три года тюрьмы, беснующиеся толпы опрокинули карету писателя, и он уцелел лишь случайно. Престарелого сенатора Шерер-Кестнера избили прямо на улице. Аудитории университета в Реймсе были разгромлены полностью после того, как пять профессоров высказались за пересмотр дела Дрейфуса. Все очевидцы отмечают, что полиция была на стороне антидрейфусаров и зачастую объединялась с ними.

Вообще, все люди, пережившие дело Дрейфуса, сравнивают свое состояние с состоянием людей во время войны или революции как по важности поставленных на карту вопросов, так и по непосредственной опасности, которую они ощущали. Хотя дрейфусарам-христианам тоже доставалось, но в первую очередь нападения были направлены против евреев, независимо от того, были ли они активными дрейфусарами, или стояли в стороне от борьбы.

Лагерь дрейфусаров начал складываться как политическое движение в ноябре 1897 года, когда на сторону борцов за пересмотр встал Клемансо, а вместе с ним влиятельная часть радикальной партии, но особенно он усилился после письма Золя в начале 1898 года, когда к дрейфусарам примкнула часть социалистов во главе с Жоресом, и все больше представителей интеллигенции начали выступать как сторонники Дрейфуса. В дальнейшем, после все новых и новых перипетий дела и скандалов, связанных с антидрейфусарами (например, разоблачения фальшивок Анри), на сторону борцов за пересмотр дела становится часть либеральных республиканцев. На стороне антидрей-фусаров – монархические и клерикальные круги, следовательно, вся верующая Франция, правые республиканцы и республиканский центр. До 1900 года у них – подавляющее большинство в стране. Они господствуют на улицах. Не случайно все митинги дрейфусаров заканчиваются кровавыми столкновениями. Армия, за исключением небольшого количества здравомыслящих офицеров, полностью на стороне антидрейфусаров. Когда после «самоубийства» Анри из этого подделывателя документов стали делать национального героя и по всей Франции начали собирать деньги на мемориал Анри, то в этом «патриотическом мероприятии» приняло участие свыше тысячи офицеров, находящихся на действительной военной службе, во главе с генералом Мерсье. Поражает участие в этой шовинистической демонстрации большого количества представителей интеллигенции, в том числе людей, кому Франция обязана своей славой, например, Поля Валери, приславшего три франка, но с припиской «Не без колебаний»[133], и большого числа евреев.

Вообще, армейское руководство было истинным организатором всей кампании антидрейфусаров, включая и еврейские погромы. Генштаб давал указания Дрюмону и главарю лиги антисемитов Герену, а те пускали в ход свои банды. Генштаб все больше и больше оправдывал название, так метко данное ему Жоржем Клемансо: «разбойничий притон».

А как относилась к делу Дрейфуса партия, которой усиление клерикально-феодальных кругов и установление военной диктатуры угрожало больше всего, – социалистическая?

В 1895–1897 годах позиция социалистической партии мало чем отличалась от позиции правых кругов. Как я уже писал, речи Жореса в парламенте вызывали одобрение Дрюмона и националистов, социалистические газеты обвиняли таких дрейфусаров, как Бернар Лазар, что они состоят на жаловании у Ротшильдов, а правительство Мелина, изо всех сил сопротивляющееся пересмотру, было обвинено в заигрывании с богатой еврейской буржуазией. Но в начале 1898 года, после письма Золя, когда стало очевидно, что Дрейфус невиновен, а военщина, напуганная возможностью пересмотра дела, готова на все, даже на военный переворот, в отношении социалистической партии к делу Дрейфуса произошли определенные перемены.

13 января 1898 года депутаты-социалисты собрались в одном из малых залов Бурбонского дворца – месте заседания парламента, чтобы выработать свою линию в отношении дела Дрейфуса. Но единой линии выработать не удалось. Часть депутатов во главе с А. Мильераном и Р. Вивиани решительно выступила против вмешательства в дело, Мильеран обосновывал свою позицию следующим образом: «Это опасный вопрос, нам не следует вмешиваться. Если бы у нас были год или два до всеобщих выборов, мы могли бы рассмотреть его по существу и решить, исходя из интересов партии, вмешиваться или нет. Но ведь мы накануне избирательной кампании, и вмешательство в это темное и опасное дело может подорвать наши шансы на выборах»[134].

Против такого «шкурного» подхода, когда ради получения лишних голосов на выборах партия отказывается от своих основных принципов, выступил руководитель социалистической партии Ж. Гед. Задыхаясь от ярости, он бросился к окну и, распахнув его, воскликнул: «Письмо Золя – это самый крупный революционный акт нашей эпохи! Для вас главное – сохранить ваши места в парламенте. Но если использование пролетариатом всеобщего избирательного права превратится лишь в вопрос переизбрания в вопрос сохранения мандатов, то лучше вообще отказаться от парламентской тактики и перейти исключительно к революционным действиям»[135].

Его поддержал другой вождь социалистов, самая яркая фигура социалистической партии Ж. Жорес: «Бывают моменты, когда в интересах самого пролетариата помешать окончательной интеллектуальной и моральной деградации буржуазии. Когда какая-то часть буржуазии выступает против всех сил реакции, когда она пытается восстановить справедливость и раскрыть правду, то долг пролетариата не оставаться нейтральным, а идти на стороне страдающей истины, ответить на призыв человечества»[136].

Как видно из этих дебатов, ни та, ни другая сторона имени Дрейфуса вообще не произносят. Они руководствуются личными интересами и страхом потерять парламентские мандаты или, в некоторых случаях, стратегией борьбы пролетариата.

Жорес и группа социалистов, идущая за ним, начинают играть ведущую роль в движении дрейфусаров. В своих статьях и блестящих речах лучший оратор Франции наносит страшные удары своим противникам. Особенно достается военщине. В речи на процессе Золя Жорес заявил: «В его лице преследуют человека, написавшего "Углекопа" и "Лурд" – человека, желающего рассеять атмосферу безответственности, окружающую Генштаб, в которой, хотя и бессознательно, готовятся будущие поражения»[137]. За такое обвинение генералы были готовы разорвать Жореса на части. В мае 1898 года во Франции происходят парламентские выборы. Дрейфусары обвиняются во всех смертных грехах. Какими методами велась эта кампания, показывают плакаты, которыми были оклеены все стены в городе Кармо, где выставил свою кандидатуру от социалистической партии Жорес: «Патриоты! Чтобы лучше подготовить иностранное вторжение, он проповедует солдатам недисциплинированность и ненависть к командирам. Преданный синдикату безродных евреев, он защищал Золя, который выступал за предателя Дрейфуса. Пробил час расплаты. Долой Жореса!»[138].