Ясмия

ПО мнению окружающих, песня про черного ворона была уже лишней. Товарищи по заключению стучали мне в стенку, умоляя заткнуться, но душа просила напоследок музыки. Голос у меня громкий, поэтому я расценила грохот оловянных кружек по каменной кладке, как аккомпанемент, и с еще большим энтузиазмом затянула второй куплет… кажется, в четвертый раз:

Ой, не кружи ты надо мной…

Не маши своим крылом…

Я еще пока живой…

Так что у тебя облом…

Мне смутно казалось, что текст раньше звучал как-то иначе, но экспромт я ценила всегда и добавила для полноты картины элемент своей завтрашней казни, после чего за стенками зарыдали:

Ой, на белой шейке стройной

Да затянется петля…

И от жизни, от привольной,

Уж не будет… ничего!

Прилетит же черный ворон…

Глазки выклевает мне…

Но пока голодный вор он —

Я живая, а он – не!!

Песня получилась запредельно трагичной, сама почти в нее поверила… Поэтому, когда огромный черный ворон, тихонько матерясь, протиснулся в камеру сквозь узкую решетку, я несколько протрезвела:

– Вот и белочка пожаловала, упырь ее задери! Надо же, вроде и не так уж много выпила!

На всякий случай я смерила глазом остатки вина на самом донышке бутылки.

– Веселишься? – отчетливо произнес «глюк» знакомым голосом с явно выраженным птичьим акцентом.

– Слышь, ты эта… – махнула я на птицу рукой, – улетай… или превратись во что-нибудь приличное… О! Я поняла! Я тебя песней вызвала? Вот упырь вонючий, надо было про зайчиков петь… или уточек… или белочек… Тьфу! Вот уж точно – завтра на тот свет, а я только-только таланты свои раскрываю по этой… мать ей… нет, матерь её, нет, матерь из зайции… только чё-то вместо матери зайцев ворон появился… Ха! Это на мне блокираторы. А вот если я их сниму – ух, какая страшная буду, да я все стены здесь разнесу одним… одним…

Я не могла вспомнить слово, а вот ворон вдруг крутанулся в воздухе и бац! Передо мной стоит смутно знакомый молодой человек.

– Да, похоже, мыслить трезво ты не в состоянии, – сказал он, – очень жаль, но придется…

Он что-то шепнул, махнул, меня скрутило и стошнило прямо на пол и без того вонючей камеры. А через тридцать капель голова моя была такой стеклянно-трезвой, какой не была никогда в жизни, правда, звенела она будь здоров и начинала ощутимо трещать – не сильно, но противно и нудно.

– Здравствуй, Дайон! – слегка придя в себя от резкой «лечебной» процедуры, я наконец-то «вспомнила» этого симпатичного парня. – Это ты или все же глюк? Вообще-то я ждала тебя еще пару чашек назад. Как-то медленно ты меня спасаешь!

– Слушай, ты как умудрилась ужраться в одиночной камере? – поразился Черный Волк, набрасывая на камеру Полог Тишины, дабы спокойно побеседовать, не рискуя быть обнаруженными ретивыми надсмотрщиками, буде таковым приспичит проверить свое хозяйство посреди ночи.

– Я у дяди единственная племянница, – съязвила я, придерживая гудящую голову, – вот видишь, как он обо мне заботится? Накормил, напоил, хоромы предоставил, а завтра еще и на шоу обещал отвести… и не просто тебе так, а главным действующим лицом!

– Казнь завтра? Давай сюда руки, мастер материализации…

– Во, точно! Помню же это слово… Это что у тебя?

– Универсальная отмычка и экстракт разрыв-травы.

Дайон возился с блестящей отмычкой пару делений, и блокираторы, звякнув, упали на пол, а я потерла затекшие запястья.

– Давай выбираться отсюда. Перевернуться сможешь?

Он протянул мне руку и помог подняться.

– Погоди. Я тут подумала…

– Даже боюсь предположить, что ты могла придумать после бутылки крепленого, – он повертел в руках оную ёмкость, принюхался к остаткам содержимого и заметил, – здоровенной, кстати, бутылки.

– А ты сначала выслушай. Он хочет представить меня самозванкой и казнить, так?

– Наверное, – Волк швырнул бутылку в угол, где она со звоном угомонилась, – я бы точно тебя казнил после такого концерта.

– Ну, так пусть и казнит… Представляешь, какая толпа соберется? Где и когда я найду еще столько благодарных зрителей?

Дайон немного побледнел, но ответил в обычной своей несерьезной манере.

– Надо же, до сих пор меня это заклинание ни разу не подводило. А ты уверена, что протрезвела? Если уж тебе так приспичило уйти из жизни при большом скоплении народа, не проще было это сделать в Тилисске? Думаю, твой драгоценный принц тебе бы в этом помог – если бы ты рискнула ему спеть. Лучше всего государственный гимн Тальсска!

– Да не собираюсь я уходить из жизни. У меня здесь еще кое-какие долги не отданы. Убери-ка эту дрянь!

Я подняла блокираторы с пола, и маг тут же хозяйственно сунул их в карман, а потом выжидательно на меня уставился, явно торопясь раскритиковать неведомый ему план, только что сочиненный мной на не вполне трезвую голову. Увы, он не знал одной милой подробности. И когда я Перевернулась, не удержался от удивленного возгласа – Кирбисса стряхнула с шеи цепочку с Ледяным Зубом и снова превратилась в девушку.

– А я уже ломал голову, как его отбирать у Скионта! – обрадовался Дайон.

– Как видишь, я оказалась весьма сообразительной ученицей, можешь мной гордиться! – похвасталась я, надевая витой серебряный шнурок на шею. – Насколько мне известно, еще никто не додумывался использовать вторую ипостась для укрытия артефактов! Да? И в связи с этим у меня появился гениальный план, как решить проблемы Ростона на месте.

Я сосредоточилась, хотя голова раскалывалась, и создала иллюзию – с груди исчез Ледяной Зуб. Нащупать его можно, а вот увидеть – нет. Потом на руках появились блокираторы. Тут я расстаралась еще больше – человек мог их даже почувствовать, прикоснувшись, но мне они не натирали кожу и уж точно не мешали колдовать, в отличие от настоящих.

– Ты сошла с ума… – растеряно и очень тихо произнес Дайон, сообразив что к чему, – ты же можешь не вернуться…

– Я еще не думала об этом, но ты прав. Значит, у меня должны быть веские причины для возвращения. Кто-то должен меня позвать… Впрочем, имеет ли значение, вернусь я или нет? Главное – избавить Ростон от влияния тиолов. Я это сделаю!

Прозвучало легко и просто, даже натужно-беззаботно. Сама поразилась. А вот Дайон совсем помрачнел.

– И что дальше? У тебя есть наследник? Кто будет разгребать этот бардак? – возмутился он моей политической безответственностью.

– Надеюсь, в этом случае народ сам определится, как ему жить дальше, – растерялась я, потому что действительно не думала о последствиях, – впрочем, я вернусь. Ты же мне поможешь?