– Как же так нет дороги? – удивилась Варя.

– Я говорю о железной, конечно. У союзников в руках самый удобный и самый дешевый путь. Пока нашей армии на выручку подойдут пешком, скажем, пятьдесят тысяч, союзники могут подвезти сто. Я думаю, что весь расчет свой они строили только на этом.

– Что вы, Ипполит Матвеич! Неужели же вы думаете, что они возьмут Севастополь? – очень обеспокоилась Капитолина Петровна, вновь появившись.

– Нет, я думаю, что может быть хуже, – быстро вскинул на нее глаза Дебу и тут же опустил, – до того растерянное было теперь лицо у этой всегда приветливой женщины с добрым сердцем. – Видите ли, Россия и во второй половине девятнадцатого века продолжает оставаться страной крепостного рабства. Нужно сказать, что наш император одно время хотел освободить крестьян, и по этому поводу было собрано, как известно, особое совещание Государственного совета, и на нем сам царь выступал с речью, однако из этого ничего не вышло: высшее дворянство оказалось против этого проекта, и в первую голову наш главнокомандующий, князь Меншиков, заядлый крепостник, потому что он владелец чуть ли не десяти тысяч крестьян. Но железные дороги и крепостное рабство, согласитесь сами, это не вяжется одно с другим. И, однако, если Россия и спаслась чем от глубокого вторжения врагов, то только своим бездорожьем. Царь наш в своем манифесте вспомнил 1812 год, но французы его, конечно, тоже помнят, и в глубь нашей страны они не пойдут, я думаю. Какой им смысл уходить от моря, то есть от своего флота, даже в глубь Крыма, не только в глубь России, если у них артиллерия, как известно, гораздо лучше нашей! Мне кажется, союзникам нет даже и смысла особенно спешить брать Севастополь. Зачем им это?

– Как зачем, если вся война из-за Севастополя? – как будто даже обиделась на Дебу Варя за то, что он будто дешево очень оценивает ее родной город.

И все четверо Зарубиных непонимающе переглянулись, но Дебу продолжал спокойно:

– Мне кажется, что Севастополь будет просто местом артиллерийской дуэли. Союзники вызвали нас на артиллерийскую дуэль и местом для нее выбрали нашу крепость, где самый большой арсенал на юге России. На Одессу ведь вот же они не пошли, как многие у нас думали. Они пришли туда, где мы вооружены лучше всего, и, я думаю, их единственный план – своими орудийными заводами задавить наши орудийные заводы. Наш ближайший к Севастополю пушечный завод в Луганске, но доставить оттуда пушки и снаряды в Севастополь куда труднее, чем из Англии морем, – и, конечно, по сравнению с английскими и французскими пушечными заводами это очень плохой завод.

– Что такое он… он… говорит, этот? – побледнев еще заметнее и показав набалдашником палки на Дебу, спросил тихо жену Зарубин.

Та тут же подошла к нему вплотную и положила руку на его шею, шепнув:

– Не волнуйся, Ваня, тебе вредно!

А Дебу, обращаясь в это время только к Варе, продолжал не замечая:

– Допустим на минуту, что союзники пришли к самому Севастополю. Естественно, их встретят орудийными залпами. Так начинается эта дуэль. Допустим еще, что они в результате этой дуэли возьмут Севастополь через месяц. Есть ли им смысл уходить отсюда дальше в Крым? Решительно никакого! Им выгоднее всего снова укрепиться в нем и ждать, когда его придут отнимать русские дивизии, чтобы снова показать им превосходство своих орудийных заводов и своих инженеров.

– Это француз! Да! – стукнул яростно палкой и закричал, исказив лицо, Зарубин. – Вы француз, и потому вы… Как вы смеете говорить так? А?.. Как смеете?

И он поднялся, согнувшись и подавши все тело на палку.

– Успокойтесь, Иван Ильич, – кинулся к нему Дебу. – Ради бога, успокойтесь! Я ведь только рассуждаю с точки зрения союзников… то есть пытаюсь найти их точку зрения, – и только! Я француз и католик, но по подданству такой же русский, как и вы.

– Вы не смеете, нет!.. Вы… вы солдат унтерского звания, вот! И вы‐ы… не смеете рассуждать! – кричал Зарубин, краснея и дергая шеей.

– Рассуждать я все-таки должен, хоть я и солдат, – примиряющим тоном обратился Дебу не только к нему, но и к Капитолине Петровне. – А говорю это затем, чтобы убедить вас поскорее отсюда уехать, так как мне будет больно, если из вас кто-нибудь погибнет. Понимаете? Очень больно! Вот почему говорю.

– Но ведь князь пошел же не допустить союзников до Севастополя, и он не допустит! – больше вопросительно, чем убежденно сказала Капитолина Петровна.

– Будем верить, будем надеяться… когда на это никто уже не надеется и Севастополь укрепляют, как умеют и могут. Но что вам мешает уехать хотя бы на время, не понимаю.

– Куда же мы поедем из своего дома? – уже с тоской в голосе сказала капитанша. – У нас ведь нет никакого имения, а дом мне от матери перешел по наследству… Здесь они у меня родились все, – кивнула она на Олю, и вдруг слезы навернулись ей на глаза и покатились одна за другою по полным гладким щекам.

Оля подошла к матери и поцеловала в подбородок, Варя отвернулась к окну, плеснув по покатым плечам косою, а сам Зарубин, одетый ввиду прохладной погоды в старый флотский сюртук, продолжал еще смотреть на Дебу яростными глазами, когда вбежал, запыхавшись, пятнадцатилетний сын его Витя, юнкер флота, и, не снимая белой бескозырки с лентами, крикнул ломающимся голосом:

– Сусловы уезжают, мама! Я сейчас видел!

– Куда же они уезжают? – спросила Варя.

– Не знаю. Говорят, пока еще можно проехать… «Громоносец» и «Херсонес» вышли за боны, теперь на открытом рейде… И «Бессарабия» тоже.

В семье Зарубиных знали, что эти три парохода военного флота и что это утешительно: отважились выйти из бухты! А мальчик продолжал так же возбужденно:

– А что делается на улицах – не-ве-роятно!.. Везде роют траншеи! И на Театральной площади тоже!

– И на Театральной даже? Надо пойти посмотреть… А потом в свой батальон зайти, – сказал Дебу, подвигаясь к двери, и добавил, выходя: – Вот видите, Сусловы уехали, а им ведь труднее вашего было собраться, Капитолина Петровна. Эх, начинайте-ка скорее укладываться, чтобы не было поздно потом! Раз надо бежать, бегите!

II

Южная бухта делила Севастополь на две очень неравные части: по одну сторону, ближе к скрытым в земле руинам Херсона, расположился довольно правильно разбитыми кварталами собственно город, по другую – морские казармы, порт с его сложным хозяйством, мастерскими и доками, примыкающими к небольшому заливу – Корабельной бухте. По соседству с Корабельной бухтой и доками селились отставные шкиперы и боцманы, построив