Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот ведь какой этот Мак. Небось, и пакость сделает, а все равно на него не сердишься. Неотразимый мужчина, одно слово – джентльмен.
– Что он там натворил? – спросила Агнесса.
– Пока вроде ничего… Вы только послушайте, каков слог: «Мак с ребятами имеют честь просить Вас пожаловать завтра после полудня в гости – на стаканчик винца и для важного разговору. Приглашаются также девочки. R. S. V. Р. . Мог бы просто крикнуть под окошком, так нет же – «имеет честь просить пожаловать»! Ей-богу, настоящий джентльмен, – Фауна вздохнула. – Жалко, что бродяга, а то бы я какую-нибудь из вас непременно за него сосватала… Значит так. Завтра у Мака в гостях поменьше болтайте, побольше слушайте. Интересно, что это за важный разговор? Очень может быть, что они просто хотят выманить у нас денег. Так что не умничайте, за всех буду думать и говорить я.
Вдруг Фауна стукнула себя рукой в лоб:
– Господи, чуть не забыла! Джо Элегант испек торт. Верней, не торт, а тортище. Ступай, Сюзи, отнеси его Доку, да еще прихвати четыре банки холодного пива. А то совсем что-то наш Док захандрил…
– Ладно, – сказала Сюзи. – А живот от пива с тортом у него не вспучит?
– Это уж не твоя забота, – оказала Фауна.
Сюзи ушла.
– С какой радостью я бы поставила золотую звездочку и этой девчонке! Все равно нам от нее никакого проку.
Док выложил на полку десять крупных морских звезд, поставил на столе в ряд восемь лабораторных чашек из прозрачного стекла, наполнил их морской водой до половины. Не слишком склонный к порядку в житейском смысле, Док был педант в лабораторной работе. Приготавливать срезы зародыша морской звезды казалось ему теперь сущим удовольствием. Известная, сто раз деланная работа. Никаких дум. Полная определенность. Череда знакомых явлений. За такой работой отдыхаешь…
Прежний покой вернулся к Доку: на душе был штиль, – легкие ветерки, что срывались порой, не нарушали его. Стихли муки творчества: не стыло сердце в первооткрывательском сиротстве. Тихонько играла пластинка Баха – старые верные фуги, четкие, как уравнения… Работая, Док все больше исполнялся благорасположения. Он снова любил себя – как человека, как личность, как всякую живую душу. Чувство неудовлетворенности, часто отравляющее человеческую жизнь и столь сильно мучившее его прежде, отступило. Верхний голос пел успокоенно и чинно; средний, обыкновенно хриплый и громкий, был едва слышен – ворчал, бормотал, но что – не разобрать. А нижний – тот и вовсе молчал, словно убаюканный теплыми, ласковыми волнами…
Вдруг гремучие змеи забеспокоились в своей проволочной клетке: подняли головы, заводили в воздухе раздвоенными язычками – и все четыре дружно застрочили гремушками. Теперь уж и Док заслышал шаги, оторвался от работы. Дверь открылась, вошел Мак.
– Это, наверно, новые змеи, ко мне еще не привыкли, – оказал он, посмотрев на клетку.
– Сам виноват, редко заходишь, – сказал Док.
– Да не очень-то меня здесь в последнее время привечали…
– Прости, старина, я был не в духе. Постараюсь исправиться.
– Ну как твои восьминоги? Будешь еще ими заниматься?
– Пока не знаю.
– Лучше б не надо. А то они тебя совсем замучали.
– Что ты, – рассмеялся Док, – осьминоги тут ни при чем. Просто я отвык думать – вот и мучаюсь.
– Бери пример с меня, я и не привыкал, – сказал Мак.
– Позволь-позволь, – сказал Док. – По-моему, ты думаешь не меньше моего; ты, правда, посвятил свой ум проблемам более микроскопического ранга…
– Как-как? Что-то я таких не знаю. Скажи лучше, что ты думаешь о Патроне, только чур по-честному.
– Что тут думать. Не понимаю я его. Мы с ним очень разные люди.
– Еще бы, – сказал Мак. – Ты честный, не то что он.
– Это ты как специалист утверждаешь?– усмехнулся Док.
– Что за намеки? – обиделся Мак. – Положа руку на сердце, разве я не честный человек? То есть, может, и не честный, но зато по-честному признаюсь! Всем известно, что я – обманщик, и мне первому. Джозеф – тоже обманщик, а сам, поди, не знает…
– Хм, может, ты и прав.
– Так я вот что хотел спросить. Как, по-твоему, понравится Патрону, если у него будут кой-какие неприятности?
– Кому же это понравится.
– Он ведь на Консервном Ряду большой интерес имеет. И со всеми должен ладить, если, конечно, хочет у нас задержаться. Верно я говорю?
– Не пойму, куда ты клонишь?
– Так, просто рассуждаю.
– Ты хочешь сказать, что положение у Патрона – щекотливое?
– Вот-вот. И ему, стало быть, не нужны враги!
– Ну, враги, по-моему, никому не нужны. А ему особенно! Ведь у него здесь дело, да еще лавка. Так что…
– А-а! – сказал Док. – Теперь я понимаю! Ты решил Патрона слегка распатронить, и прикидываешь, какая у него будет реакция. Так что же ты собрался у него вымогать?
– Ничего, я просто… соображаю.
– Как же, знаем твои соображения. Раз Мак в затылке чешет – добра не жди.
– Ладно, можно подумать, от меня много зла видели… – обиделся Мак.
– Насчет зла не знаю, а вот добра – точно видели мало.
Мак беспокойно заерзал: не о себе пришел он толковать.
– Слышал, Док, новость? Весь монтерейский гольф-клуб перед первым матчем сезона присягу принимал. Уайти II взяли на этот матч клюшки носить. Все игроки шапки поснимали и поклялись, что не будут заниматься подрывной деятельностью…
– Слава те господи, – усмехнулся Док, – а то я уж волновался… Ну, а клюшечники тоже присягу принимали?
– А как же. Все до одного. Кроме Уайти! Отказался! Я, говорит, человек идеи. Вдруг у меня возникнет идея подорвать Капитолий? Что же мне, становиться клятвопреступником?.. Так его теперь к клюшкам и близко не подпускают.
– Я не пойму, он в самом деле хочет Капитолий взорвать?
– Да вроде нет. Он как говорит: сейчас не хочу, а потом – кто меня знает. Целую речь толкнул. Я, говорит, морская пехота, спаситель отечества – при своем особом убеждении. Указчиков над собой не потерплю.
Доку стало смешно:
– Выходит, если есть убеждения, то даже клюшки нельзя носить?
– Выходит, нельзя. Ему говорят – ты угроза общественной безопасности. А он им: какая я к черту угроза, у меня память насквозь дырявая – обидчика не упомню. А вообще, надоел ему этот чертов гольф-клуб, разговоры там больно скучные – все про деньги, да про женщин…