Дэвид... о, мой чудный, с теплым яблочным дыханием мальчик! Ошарашенный возвращением отца, он отворачивался от меня, почти не разговаривал и тоже пытался куда-нибудь скрыться. Но Ларри, одержимый идеей дружной семьи и чувством вины за потерянные три недели в Саудовской Аравии, никуда никого не отпускал. Они с Дэвидом взяли за правило поджидать меня после занятий у школы, и мы ехали обедать или ужинать в ресторан, затем пить кофе в закрытый клуб, затем еще куда-нибудь – то слушать джаз, то на зазжего комика...

К концу недели я, озверев окончательно после скандала с Ларри за завтраком, вырвалась из дома, позвонила Стиву, и мы встретились в придорожном маленьком мотельчике. Он был предупредительным, нежным, потом вдруг неожиданно злобным, плаксивым, жестоким и крайне агрессивным. Через пять минут я уже жалела, что согласилась на встречу.

Стив больше не возбуждал во мне, как прежде, острого желания. Моментами даже хотелось отделаться от него, побыстрее все кончить, принять душ и убежать из темного узкого гостиничного номера с допотопной мебелью и застиранными простынями, пахнущими лекарствами.

Стив этого не понимал, моя пассивность вызывала в нем еще большую страсть. Он медленно и тягуче целовал меня, иногда замирал, затем вдруг переворачивал, злобно сгибал и закидывал мои ноги себе на плечи.

Мне было больно, я стонала, но, как ни странно, эти резкие грубые движения вывели меня из оцепенения, и довольно скоро я уже сама впивалась в его губы, с силой прижималась к горячей влажной груди, животу...

Вместо предполагаемого одного часа я пробыла с ним три. Наспех приведя себя в порядок, мы попрощались у выхода из номера. По его глазам и спокойному нежному поцелую я поняла: он не сомневается в том, что вернул меня, и теперь все пойдет по-прежнему. Стало жаль его, себя, и подумалось, что скорее всего мы были близки с ним последний раз.

Задыхаясь в разогретой на солнце машине, я помчалась в свою мастерскую. Мне никого не хотелось видеть, особенно Ларри, пришлось бы наверняка выяснять отношения. Не понимаю, что со мной происходит, меня все раздражает, и особенно Ларри с его «откровенными, честными» беседами, обещаниями не обманывать друг друга, а главное, ежедневными настойчивыми попытками развлекаться!

Мне показалось, что за мной на расстоянии двадцати метров едет знакомый серый «мерседес» Ларри. У меня от страха остановилось дыхание! Если он видел нас со Стивом входящими в мотель, нам всем конец! Я сильно нажала на газ, машина рванулась с места и помчалась, «мерседес» ненадолго отстал, но затем тоже прибавил скорость.

А может быть, это и не Ларри, успокаивала я себя, мало ли у кого есть серый «мерседес»?! Что я так распсиховалась? Если он следит за мной, значит, все знает. В таком случае лучше встретиться с ним лицом к лицу и все отрицать. Никто никогда до конца не уверен, пока сам не увидит, а Ларри, как говорится, свечку не держал, когда мы были наедине со Стивом! Я встретилась с хозяином галереи, чтобы обсудить мою будущую выставку. Почему в мотеле? Там у него было свидание с кем-то... с любовницей, и после этого ему надо было куда-то мчаться, или... А, черт, что нибудь придумаю, главное не признаваться!

Снизив скорость, я остановилась у обочины, поджидая, пока «мерседес» поравняется со мной. Серый автомобиль приблизился и вдруг, резко прибавив скорость, пролетел мимо. Увидеть, кто сидел за рулем, не удалось, но мелькнуло что-то белое, и мне покзалось, что это женщина в шляпе. Бог знает какие киноужасы могут привидеться, когда чувствуешь себя виноватым. Хотя раньше я не обращала внимания на серые «мерседесы» последнего выпуска. И потом, жизнь ведь полна неожиданных совпадений!

Может быть, Ларри прав, и я действительно изменилась, но в чем, как это проявляется? Мне кажется, что я такая, как прежде. Люблю проводить время у себя в мастерской. Хочу ходить в ресторан тогда, когда у меня появляется желание, а не когда кто-то этого хочет. Предпочитаю встречаться с приятелями тогда, когда у меня есть в этом необходимость, а не для того, чтобы просто убить время!

Ларри не настолько глуп, чтобы лишить меня свободы передвижения просто так, из прихоти или желания привязать к себе. Он почувствовал во мне перемены и насторожился. Его испугало это. Он не знает, что происходит, но старается меня закрутить, заговорить, не дать ни в коем случае осознать, уйти в себя и принять какое-то решение...

Какая-то еще раздражающая мысль вертелась в голове, словно жужжащая пчела, а я от нее отмахивалась. Нет, не может быть, все это несерьезно. Отношения с Дэвидом для меня – очереднаяя блажь, еще одна игрушка. Острота от обладания этим славным, с легкостью покорившимся котенком притупится довольно скоро, со мной уже так бывало. Правда, я никогда не спала с семнадцатилетним мальчишкой, но увлечения были и со временем, к сожалению, проходили.

Неужели мое отношение к Дэвиду более серьезно, чем я думаю?! А может быть, я влюблена в него? В этого угловатого смазливого подростка, которому впору рекламировать крем от прыщей или зубную пасту! Ерунда. Конечно, приятно ласкать нежное, сладковатое, словно пропитанное ванильным сахаром, тело! Чувствовать его неутомимость и готовность каждую минуту ответить на ласку! Но мне не о чем с ним разговаривать, невозможно же двадцать четыре часа находится в постели и не произнести ни слова. Более того, этот эгоистичный, не всегда опрятный подросток еще совсем недавно доводил меня до бешенства. Уверена, что если бы не дурацкие обстоятельства, при которых я не могу в любой момент обнять, затормошить, бросить в постель, раздеть и, прощупав каждую косточку, целовать золотистое тело, поражаясь и возбуждаясь от его стонов, я бы забыла о существовании Дэвида довольно быстро...

Приезд Ларри – своего рода знак свыше, и я думала об этом в последнее время часто. Мы должны прекратить безумие, Дэвид – ребенок, пусть порочный, пусть невероятно сооблазнительный, но он сын моего мужа. А у меня уже достаточно опыта, чтобы уметь руководить своими прихотями. Надо начать работать, занятся делом, в мастерской стоит несколько начатых картин, к которым я давно не прикасаюсь. На них нужно заново посмотреть, освежить то, что хотелось сделать раньше. А лучше всего – уехать на пару недель в Нью-Йорк, походить по галереям, встретиться с друзьями, которых давно не видела.

До мастерской оставалось еще пара улиц. Я почувствовала прилив энергии, вспомнила, что почти ничего не ела за завтраком, а сейчас уже три часа дня. Надо было бы по дороге купить что-нибудь перекусить. Я знала в этом районе небольшое кафе, где делали хорошие бутеброды, поэтому, проехав вход в мастерскую, свернула на соседнюю улицу. Через несколько минут, не доехав до кафе, я резко остановила машину.

Впереди на углу стоял Дэвид, а рядом с ним – девчонка.

У нее были длинные рыжие волосы, вьющиеся мелкими колечками, открытый белый лоб, широко поставленные круглые глаза и яркий рот, казавшийся огромным из-за блестящей розовой памады. Она была в слишком коротких обтягивающих шортах и открывающей плоский живот майке. Непонятно, сколько ей было лет: четырнадцать или все двадцать. Дэвид что-то говорил, пританцовывая вокруг нее, словно очерчивая круг, за который никого не хотел пускать, а она внимательно слушала, завороженно поворачиваясь за ним всем телом.