– Почему, представляю! Мы сейчас подпишем разводные бумаги, и все – ты свободна и немного обеспечена. Кстати, справедливости ради надо признать: твой пасынок помог тебе гораздо больше тем, что признался в убийстве. Благородный молодой человек, а ведь мог бы все отрицать... Дело бы затянулось не знаю на сколько. И, признаюсь, я очень сомневаюсь, что нам удалось бы выкрутиться. Даже мне. Слишком много обстоятельств было против тебя...

Улыбка исчезла с Катиного лица, но только на мгновение. Затем, легко вздохнув, она тряхнула головой, словно освобождаясь от неприятных мыслей, и ласково сказала:

– Ты всего на один день, и сегодня уезжаешь?

– Да. Я должен... Мне нужно в Мехико Сити, я обещал одному клиенту. Но я хотел поскорее подписать все документы у тебя... И потом, ты же знаешь, я не могу пропустить ни одного шанса побыть с тобой. Как только выдается день или два, я мчусь сюда...

– О, Ал, пожалуйста, не извиняйся... Я все понимаю. Пойдем в дом, здесь все еще прохладно, а тебе нельзя. Помнишь, в прошлый раз ты уехал простуженный. Я сейчас напою тебя горячим чаем с лимоном. По-русски. Знаю, знаю, ты терпеть не можешь горячий чай и пьешь ради меня. А хочешь, мы еще немного поваляемся в кровати... Ведь ты улетаешь в пять! Правда? У нас с тобой еще куча времени!

– Ты ко мне очень добра! Скажи, а что ты делаешь здесь целыми днями, без телевизора, без друзей...

– О, Ал! Я так счастлива! Мне ничего не нужно! Ничего. И никто! Клянусь! И я так рада видеть тебя. Ты же знаешь, я тебе ужасно благодарна! Пойдем в дом, пойдем пить чай...

Катя проводила гостя и снова села на веранде, задумчиво глядя на разгулявшиеся волны. Даша вынесла мольберт и краски, разложила все и исчезла в доме.

Разнеженный под палящим солнцем океан, накопив за день силы, к вечеру жадно обрушивался на раскаленный песок. Чайки с криками метались над водой, обнаружив жертву, бросались на нее и на какое-то время исчезали в накативших на них волнах.

Катя вспоминала свой разговор с Алом Вайсом. Ей стало стыдно, что она не распознала в Джонни сыщика, он казался ей добрым и верным другом. Как она могла довериться ему и принять за чистую монету его профессиональную привычку входить в контакт с теми, за кем он шпионил?!

Затем она подумала о Ларри и о том времени, когда он вернулся из Саудовской Аравии. Но ничего, кроме своей страсти к Дэвиду, не могла вспомнить. Она не помнила, как и когда приехал муж, в памяти осталось только раздражение от его присутствия. Да, он мешал ей, постоянно мешал, и это все, что запомнилось.

Дэвид... Катя вдруг поняла, что впервые не чувствует боли при воспоминании о нем. Она удивилась и хотела разобраться в этом, но подошла Даша:

– Ал оставил. Забыл, что ли? – Девушка протянула ей пакет.

Катя вспомнила, что Ал привез ей подарок от Валентина, но она отложила, решив распечатать после того, как уедет гость, и забыла.

– Нет, это мне.

Катя с интересом взяла небольшой пакет.

Сорвав яркую упаковочную бумагу, она обнаружила длинную коробочку – в таких обычно дарят дорогие ожерелья.

«Надо же, – подумала она с горечью, – с его возможностью иметь любую женщину, он, похоже, ждет, что я вернусь. Уверен, что я от него все еще без ума».

Катя приподняла крышку. На черном бархате засветилась нитка крупных жемчужин. В середине ожерелья была золотая подвеска в форме подковы, осыпанной бриллинтами.

«Смешно, он же знает, что я в мексиканской дыре. Куда здесь надевать такое дорогое украшение?»

Она осторожно приподняла ожерелье, почувствовав приятную тяжесть жемчуга. Из коробочки неожиданно вылетел небольшой бумажный квадрат, легкий ветер ненадолго закружил его и опустил на ступеньку веранды. Катя встала и подняла выпавший листок. От того, что она увидела, у нее закружилась голова.

Со старой, слегка потрепанной, обрезанной по краям фотографии ей улыбалась она сама. С длинными растрепанными волосами, девчоночьей челкой и глазами, в которых застыли радость, вина и страх.

Она вспомнила, когда была сделана эта фотография. В то самое лето, в самый разгар их встреч, Валентин на несколько дней уехал в Москву и вернулся с новым фотоаппаратом. Однажды, прощаясь после очередной встречи, он прижал ее к себе, все еще разгоряченную после запретных ласк, затем отстранился и, глядя в ее затуманенные глаза, сказал:

– Катюша, ты такая красивая, подожди, я тебя должен сфотографировать!

Он принес фотоаппарат и сделал несколько снимков. До сегодняшнего дня она никогда их не видела.

Катя опустилась на стул и прижала старую фотографию к губам:

– Он знает, что это я. Он всегда знал, что это я...

Нью-Йорк—Вашингтон