вздыхаю сокрушенно, — жалко только, что ты лишь сейчас это заметила.

— Да блин! — Юльчик стукает меня по груди мягким кулачком. — Выруби мартовского кота наконец. Я серьезно. Ты спятил? Я же тяжелая!

— Ну-у-у! — я и сам понимаю, что скромная улыбка у меня выходит ни разу не скромной, но чего уж тут. — Кексик, я передам твои восхищения моему тренеру и моей штанге. И заруби себе на носу. Ты не тяжелая. Ты — мягкая.

— Ой, все! — Максимовская закатывает глаза и вся скукоживается, скрещивая руки на груди.

— А можно ли уточнить, Юлия Руслановна, что конкретно вы хотели сказать этим своим "все"? — елейным голосочком уточняю я и кивком подзываю одного из пешеходов, зазевавшихся в нашу сторону: “Парень, дверь открой!”

Парень оказывается сообразительный и отзывчивый. Впрочем, это было ясно изначально — он хотя бы телефон не достал. Кстати о пиндосе с телефоном…

— Слышь, красавец, тебе форму носа не поправить?

Обожаю магическое действие своей улыбки. Оно особенно прекрасно, когда ты только что продемонстрировал силу собственных бицепсов. Даже угрожающей морды лица строить не надо. И тощее недоразумение с ярко-красным прыщом на кончике носа пугливо втягивает голову в плечи, а телефон — в рукав толстовки.

— То-то! — добавляю еще одну улыбку на десерт, и снова разворачиваюсь к Кексику, которая почти затравлено оглядывает салон моей тачки, и морщась, елозит своей дивной пятой точкой по замшевой обивке.

Ох, какая ж все-таки жалость, что нельзя прям сейчас сорваться, найти какой-нибудь потаенный переулок, и поелозить с ней вместе. Сначала больничка, а там уже будем строить далеко идущие планы.

— Ищешь, в каком месте у меня спрятаны вилка и нож? — фыркаю, падая на водительское кресло. — Увы, мне, увы. Последний комплект запачкался. Не могу начать есть тебя прямо сейчас. А мне ужасно жаль, между прочим.

— Угу! — тоном “ну, да, конечно” бурчит Юльчик, отползая от меня в дальний угол машины.

— Очень больно? — обеспокоенно переспрашиваю, пытаясь припомнить, есть ли у меня в аптечке что-то годное, и насколько сильно я забыл азы первой помощи.

— Нет, — все тем же голосом смертельно раненого человека отрезает Кексик. Судя по всему, вздумай я сейчас остановиться и попытаться с ней что-то сделать — эта недоверчивая особа будет отбиваться от меня останком своей туфли.

— Эй, ты так расстроилась из-за Тефтели? — иронично уточняю я. — Сомневаюсь что-то, что он успел так глубоко забраться в твое сердечко, Кексик.

— Откуда тебе знать! — Кексик обнадеживающе возмущенно вскидывается. Что ж, если есть силы бухтеть — значит, до врача её хватит. Своим рукам я не особенно доверяю что-то.

— Брось, — ухмыляюсь я, — ну что ты могла найти в Тевтонцеве? Тебя соблазнила его лысина? Или ты находишь, что лучшая в мире фигура, это шар его пресса, характеризующий его как профессионального пивозавра?

— А ты себя возомнил знатоком женских душ, Тимурчик? — ядовито откликается Кексик. — Представляешь, не все бабы такие дуры, что меряют мужика смазливой рожей. Некоторые взрослеют и начинают ценить чувство юмора. Или, например, способность поддержать беседу.

— Чувство юмора? У Тефтели? — не выдерживаю, выдаю такое громогласное “ха”, что на мою машину пешеход с трех метров оборачивается. — Кексик, ты такая фантазерка. И кстати, девять минут.

— Что девять минут?

— Девять минут мы с тобой едем, и не затыкаемся. Так что можешь ставить себе галочку — я тоже могу поддержать с тобой беседу.

— Р-р-р-р!

— Приехали, моя шоколадная тигрица!

Я не особенно тяну кота за хвост. Даже не выхожу со своей стороны, а выпрыгиваю, не открывая двери. Ну, должны же быть преимущества у кабриолетов, да?

— Может, я все-таки сама? — Максимовская смотрит на меня с опаской. — Вдруг ты меня уронишь?

— Кексик, не обижай мою штангу, мы с ней так долго встречаемся, что подобные мысли для неё худшее оскорбление.

Говорю, а сам наклоняюсь и не теряя зря времени пробираюсь ладонью под аппетитными коленочками. Нетушки. Хренушки ей, сама она пойдет.

А кто меня за шею держать будет? Кто, скажите на милость, будет дышать на меня своей яблочной жвачкой?

— Если уронишь — я Нефедычу твой адрес скажу, — бурчит Юльчик, пока я осторожно её поднимаю, — и скажу, что ты готов всех его котов забрать, с доплатой.

— Боже, какая изощренная у тебя фантазия, Кексик, — поражаюсь в лучших чувствах, — а если нет? Пообедаешь со мной?

Максимовская уставляется на меня таким тяжелым взглядом, что и слов не надо, чтобы понять, насколько короткую жизнь она мне только что пожелала.

— Эй, ну что, я разве не заслужил одно свидание, по-твоему? — задумчиво приподнимаю бровь. — Я ж тебя спас? Спас. Тефтеля бы хренушки смог поднять. Кишка ему тонка.

— Я, может, сама бы допрыгала, — ерепенится Юльчик, — и вообще, если бы не ты…

— Если бы не я, то ты бы сейчас смотрела на дохлых крысок и дохлых бобров, — возражаю, — что, это, по-твоему, достойный досуг?

— Все не просто пожрать! — не унимается Максимовская. — Хоть какая-то фантазия.

— Договорились, — легко соглашаюсь я, — значит, сегодня ты со мной пообедаешь, а потом — проверишь мою фантазию.

— В смысле? — Кексик напрягается и даже ладошкой пытается меня от себя отодвинуть.

— В смысле сходишь со мной на свидание и посмотришь, на какой креатив я способен. Должна же ты с чем-то сравнить Тефтелиных дохлых крыс!

— С чего ты взял, что я на это соглашусь вообще?

— Это ты предложила пари, Кексик, — пытаюсь обезоружить её умиротворяющей улыбкой, — я всего лишь оговорил свои условия. И знаешь что еще?

— Что? — мрачно поджимает губы Кексик.

— Я твое пари уже выиграл, — отвечаю и нажимаю локтем кнопку звонка в травмпункт.

Кажется, она даже не заметила, как я её заболтал!

Глава 9. В которой происходит короткий ряд взаимных поражений

— Бурцев, ты оборзел?

— А что такое?

Паршивец смотрит на меня бесстыжими своими голубыми глазами, хлопает противными белыми ресницами. И продолжает гладить меня по бедру. Широкой, мать её, горяченной ладонью.

Затащил меня, понимаешь ли, в эту чертову приемную, спросил, когда наша очередь в кабинет дежурного травматолога, и… Вместо того, чтобы честно посадить меня на лавочку и свалить на все четыре стороны — усадил к себе на колени и давай мне пятую точку наглаживать.

А я, блин, даже уползти от него особо не могу — и нога болит, и дурой себя посреди людной приемной выставлять не хочется.

Сейчас-то на меня какая-то уставшая тетка с оттопыренной рукой поглядывает с завистью. А узнай она, что меня ни разу не мой парень сейчас по ляжкам гладит — будет смотреть как на шалавень.

— Убери руки! —