и почтительно, чтобы концерту не мешал вульгарный хруст корочки.

— Какая-то песня? — спросил он, дослушав.

— Нет, «Танец смерти». Это просто наигрыш. Немного раздражает, что ноты звучат не так, как должны.

— Ни черта в музыке не понимаю. А ведь ты можешь помочь настроить её, так?

— Могу. Ты сам сделал флейту?

Мортус усмехнулся.

— Да. Раз уж ты до неё добралась… Ладно, — махнул он рукой, — работая так близко, секреты будет слишком трудно хранить. Она сделана из бедренной кости. Суеверные люди считают, что вор, если сыграет на такой снаружи дома, усыпит хозяев и сможет влезть в дом без риска попасться.

— Бедренной кости… — покосилась Клавдия.

— Человека. Прежде чем обвинить меня во всех смертных грехах, подумай о том, кому бы было лучше, останься она гнить с хозяином. Я атеист и не верю в воскрешение. В крайнем случае, если бог столь всесилен, он решит вопрос отсутствия кости, — Каспар забрал флейту и задумчиво продолжил, глядя на неё: — Мертвец — кукла, в которой жил человек. Если его самого больше нет, если разум угас, то в оболочке попросту нет смысла. Но всё же мне жаль тело, у которого была своя история, своя прожитая жизнь. Все компоненты человека подтверждают, что он — настоящее чудо. И если жизнь не удалось спасти, то можно, по крайней мере, сберечь часть организма. Соединить в нём рукотворное и естественное. Я не верю в магическую силу подобных вещей, но и «руку славы» с радостью бы сделал, появись заказчик.

«Нормальный мужчина с той же философской нежностью будет оправдывать кражу дамского чулка», — подумала Клавдия.

— Стало быть, на эту вещь заказчик есть? И он вор? — осторожно поинтересовалась помощница.

— Больше похож на коллекционера безделушек. В крайнем случае, он непременно попадётся и загремит в тюрьму, — Каспар нашёл на полке надфиль. — Какое отверстие фальшивит? Попробую подогнать размер.

Со своей задачей Клавдия справилась быстро. Благо, учитель музыки, натаскавший её на импровизации, помог развить прекрасный слух. Каспар принялся дальше полировать кость. Сыпавшаяся с неё пыль и теснота вынудили графиню покинуть фармакию, чтобы не чихать поминутно.

Она вспомнила о деньгах, которые получила за спасение ребёнка. Было крайне неловко, когда мейстер вывел её за руку, словно девочку, показать зашедшему чиновнику, процедив:

— Не забудьте вознаградить эту особу, как обещалось в одном из последних указов о вспоможении болящим.

Клавдия считала свой поступок опрометчивым и глупым, но золотое солнце пяти пистолей, засиявшее в её тощем денежном мешочке, говорило об обратном. В тот же день вечером, всё раздумывая, она произнесла, обращаясь на кухне к товаркам:

— Надо же… Вот сколько стоит жизнь ребёнка. На это и лошадь не купишь.

Вместо них ответил мейстер, пришедший за добавкой жаркого:

— Ребёнок — есть голодный рот, мадмуазель. Да и считаешь ты неправильно. Прибавь туда угрозу твоей жизни, станет понятнее. Причём, с каждым днём твоя жизнь становится всё дороже. Направление твоих амбиций, в целом, мне нравится, — старик облизал ложку, — мне они тоже близки.

Он ушёл, ничего не пояснив, и теперь Клавдия не знала, что и думать об этих словах. Какие ещё амбиции приплёл ей старик? Странно было и то, как щепетильно он относился к её деньгам, несмотря на присвоенную подвеску.

Теперь она бесплодно жонглировала этими мыслями, направляясь в сумерках к открытым ещё лавкам. Петляя по темнеющему лабиринту улиц, она с раздражением поняла, что пить вино ей некогда, однообразные сладости надоели, а какое она хочет новое платье — и думать лень, хоть покупка и назрела. До чего странным было понять, что она не может войти даже в зажиточный дом без помех! Приходилось всякий раз схлопывать юбки с боков, чтобы протиснуться на лестницу или в комнату. Лениво оглядев витрины, она развернулась и вдруг услышала за спиной, вдалеке, хлопки. От них залаяли в подворотнях собаки. Фейерверки или ружья?

Когда Клавдия проходила мимо трактира, хозяйка высунулась и свистнула, привлекая её внимание.

— Шла бы ты отсюда, киса. Там, в центре, какая-то заварушка. То ли опять лупят ваших, то ли крохобор хочет свой зад снова на трон усадить.

Послушав совета, Клавдия поблагодарила и ускорила шаг. Когда дома расступились перед лекарней, она решила войти с чёрного хода. Для удобства так делали все, кроме должностных лиц и пациентов. То, что она обнаружила при ступеньках, заставило её опешить.

У корыта, куда попадала вода с крыши, устроилась поразительно чумазая девица в нелепой яркой юбке и венке из искусственных цветов. Задрав бедро над деревянным краем, она старательно отмывала то, чем господь опрометчиво наградил её. Выглядело это настолько странно, что Клавдия попятилась, но её уже заметили.

— Эй, будь другом, подай какую-нибудь тряпку!

«Это ведь куртизанка!»

— Ты здесь случайно или кто-то из лекарни заказал? — спросила Клавдия, протягивая ей носовой платок.

— Даже не проси, не скажу ничего.

— Понимаю, кредо. А так? — на ладони Клавдии заблестели денье.

— Ну ладно. Аптекарь. Кто бы мог подумать, да?.. Надеюсь, ты не его жена.

Куртизанка проворно сунула в рот деньги и встала на обе ноги, готовая удирать.

— Не скажу, — подбоченилась Клавдия.

По улице торопливо застучали деревянные каблуки. Не прошло и нескольких секунд, как подворотня проглотила звук вместе с беглянкой.

Клавдия зло вцепилась в край шали, купленной по дешёвке для зимы. Каспар обеспечивал заботой, едой, шутками и полезными знаниями. Почему-то ей казалось, что количество этих благ строго рассчитано на каждого обитателя лекарни. Он был горшочком с золотыми монетами, куда чертовка сунула жадную пятерню и теперь каждый не досчитается своего гульдена, ибо тот потрачен. Самое главное — не досчитается она, привыкшая к обилию внимания.

— Как дела, аптекарь? — толкнула Клавдия дверь фармакии.

— Я тут салютами и крысиным ядом, что ли, торгую? — отозвался подмастерье.

Даже если бы она не столкнулась с проституткой, отточенное интрижками чутьё подсказало бы ей, что этот человек минуту назад с кем-то забавлялся. На щеках ещё остался особый румянец, который всегда в таких случаях дополняет сытый вязкий взгляд. Ряса Каспара стекала со стула. Оказалось, что под ней он носит штаны с онучами и тёмную рубашку тонкого сукна. А ещё оказалось, что он крепкий и подтянутый, а лишняя одежда любого сделает чуть рыхлым и сутулым. Это было последним обстоятельством, державшем Клавдию на безопасном расстоянии. Её прежняя среда была полна мозгляков, мнивших себя великими мыслителями и любовниками по совместительству. Избытком болтовни, хвастовства и бесполезных умозаключений они прикрывали свою очевидную телесную слабость, напоказ пожирали устрицы и конфеты из насекомых. Едва ли это помогало им взбадривать свою аморфную, как у трутневой