Приобщаясь к военному быту с детства, подростки впоследствии не так тяготились «полусвободным существованием» и режимом военного учебного заведения, как выходцы из невоенной среды. Среди источников информации о любом виде деятельности подростком всегда положительно воспринимается информация, исходящая от представителей «своей» группы лиц: родителей, близких родственников, друзей семьи. Однако в случае, когда в силу семейных традиций, или желания «закалить характер и укрепить волю», или по материальным соображениям ни у родителей, ни у подростков не существует ощущения необходимости в выборе профессии, подросток не самоопределяется, а его «определяют». Тем более что, имея романтический образ профессии, сформированный в раннем возрасте, часто отдаленный от реальности, ребенок, соглашаясь с мнением близких и значимых для себя людей, иногда может делать не вполне адекватный выбор. Но в семьях традиции не обсуждали, а соблюдали, писала О. С. Муравьева, и выбор профессии делался вполне определенный: военная служба или, по крайней мере, военное образование. По воспоминаниям А. А. Игнатьева, «…отец позвал меня как-то вечером в свой кабинет и, предложив мне впредь вместо гимназии готовиться к поступлению в кадетский корпус, взял с меня слово пройти в будущем курс Академии генерального штаба… Военная моя карьера была предрешена». Тем более, как было указано выше, за выбор карьеры для сына отвечал отец.

Император Николай II, великие князья и генералы обходят строй Лейб-гвардии Преображенского полка. 1902 г.

Такой выбор пути (военная служба) в дальнейшем мог стать источником разочарований и последующих сложностей адаптации в профессиональной сфере, во многом предопределяя уклад личной жизни, служебные успехи и неудачи – и жизнь, и смерть. Применявшаяся в процессе учебы военная дрессировка (весьма слабая) не в состоянии была возместить отсутствие призвания. Правда, после окончания кадетского корпуса можно было наравне с выпускниками реальных гимназий держать конкурсный экзамен в любое из высших технических учебных заведений. Однако для семнадцатилетнего мальчика после семи лет кадетского «монастыря» избрать себе самостоятельный, рискованный путь было не так-то легко, особенно при полном отсутствии денежных средств, что бывало часто. По утверждению Е. И. Мартынова, большинство офицеров русской армии поступало на военную службу, не имея никакого призвания к ней, они чувствовали, что попали не на свою дорогу. Для очень многих наступало разочарование. В некоторых глухих гарнизонах вне ограды полкового кладбища было и «кладбище самоубийц», вспоминал А. И. Деникин, на котором похоронены были молодые офицеры, не справившиеся с тоской и примитивностью захолустной жизни. Это только первые годы службы после производства в офицеры проходили в наслаждении непривычной свободой. Об этом писал и молодой прапорщик А. А. Брусилов, который по выпуску из Пажеского корпуса в период 1872–1877 гг. служил на Кавказе и «…в упоении от своего звания и сообразно с этим делал много глупостей…». За участие в дуэли в качестве секунданта он даже находился на гауптвахте в течение двух месяцев.

Во второй половине XIX в. идеальная схема становления офицера должна была выглядеть так: молодой человек получает общее среднее образование в кадетском корпусе (военной гимназии), затем – специальное военное образование в военном училище, далее образование дополняется курсом офицерской школы, затем, по желанию или необходимости, – получение высшего военного образования в академии. Выбор профессии и получение военного образования всеми исследуемыми военачальниками (за исключением М. В. Алексеева и Н. И. Иванова) полностью совпадает с предложенной схемой.

Для Я. Г. Жилинского военная служба была естественным продолжением дела его семьи как служилого сословия и способствовала развитию чувства самоуважения и внутренней уверенности в собственной ценности. В 1873 г. в возрасте 20 лет он поступил на службу в «1-й гусарский Сумской его Королевского Высочества Наследного принца Датского полк». Начало его пути практически укладывалось в классическую схему службы Петровской эпохи: дворянин, начавший службу в войсках рядовым, по выражению Петра – с «фундаменту».

Для М. В. Алексеева и Н. И. Иванова выбор военного пути был сделан вынужденно, из материальных соображений. М. В. Алексеев получал образование в Тверской мужской классической гимназии, куда принимались дети всех состояний, всех званий и вероисповеданий и где стремились развить до глубокой зрелости умственные способности, воспитать благородную религиозность, всесторонне и глубоко пробудить все силы мальчика и юноши и дать общее образование.

Для юношей, окончивших классические гимназии, существовали преимущества при поступлении в университеты. Можно предположить, что в силу того, что на семью не давило «потомственное дворянство» со служилыми традициями, гимназия для Михаила Алексеева была выбрана с целью получения в дальнейшем не военной, а гражданской профессии. Иначе можно было определить ребенка в кадетский корпус, что упрощало бы задачу получения образования и приобретения профессии. Для юношей из многих семей обедневших потомственных дворян или выслуживших личное дворянство и изначально малообеспеченных существовала возможность определять своих сыновей в кадетские корпуса (гимназии), армейские школы (прогимназии), юнкерские училища и не платить за обучение, пропитание и обмундирование. Следует отметить, что в кадетские корпуса принимались дети генералов, штаб– и обер-офицеров, военных врачей и священников, которые прослужили в военном ведомстве не менее 10 лет, а своекоштными (т. е. платно) – дети дворян и чиновников различных государственных учреждений.

В Тверской классической гимназии «…учение… шло не особенно блестяще, и будущий Верховный Вождь России особых успехов не оказывал…». Возможно, вина М. В. Алексеева в этом была частична. Правительственный циркуляр 1899 г. констатировал, что при излишестве механического труда классическая гимназия давала слишком мало знаний и охоты приобрести их, что воспитание личности было совершенно невозможно в ней вследствие канцелярского формализма, характеризовавшего отношения школы к семье и учителей к ученикам. Что касается педагогической стороны дела в классической гимназии, о ней красноречиво свидетельствовал такой статистический факт, что в 1872–1890 годах только 4–9 учеников из сотни кончали эту гимназию в срок, т. е. за 8 лет, и только 21–37 % добирались до конца с остановками; а от 63 до 79 гимназистов из каждой сотни, т. е. огромное большинство, выбрасывались из школы, как непригодные для нее. Таким образом, не школа существовала для учащихся, а учащиеся для школы. Факт неудачи классической школы пришлось признать в полном размере.

Изменившиеся семейные обстоятельства и нужда не позволили окончить полный курс и М. В. Алексееву. После шести лет обучения в гимназии в 1873 г. ему пришлось по экзамену поступить в качестве вольноопределяющегося[5]на службу во 2-й гренадерский Ростовский полк, где в звании унтер-офицера он находился до 8 сентября 1874 г. – даты поступления в Московское пехотное юнкерское училище.