Таня сидела все время в квартире и на улицу не выходила. Должно быть, стеснялась.

Наконец пришло письмо из Сарска. Добрынин так обрадовался, вытащив его из ящика. Положил письмо в карман пиджака и поспешил на завод.

В кабинете включил свет, сел за стол и распечатал полученное письмо.

«Уважаемый товарищ Добрынин! — прочитал он. — Ваше письмо, адресованное полковнику Соколову, получили. К сожалению, должны сообщить вам, что полковник Соколов погиб в мирное время три дня назад. Примите искренние соболезнования — мы ведь знаем, что вы с полковником Соколовым были друзьями.

Касательно вашего вопроса мы навели справки и узнали следующее:

Подобный случай т. н. непорочного зачатия описывается в религиозных книгах, однако исторически этот факт подтверждения не имеет. Однако известны несколько других случаев, когда женщины беременели исключительно, пользуясь только силой воли. Как научный феномен это явление достаточно не изучено, но, судя по всему, такие случаи изредка встречаются. Извините, что большего нам узнать не удалось. Если вам нужна будет помощь или какая-нибудь научная или другая справка — обязательно напишите. Не забывайте наш отдел.

С уважением,

майор Василюк».

Дочитав, Добрынин опустил письмо на стол. «Как же так? — подумал он. — Почему люди погибают? Дмитрий, теперь вот Соколов. Ему ведь и сорока еще не было!» На какое-то время забыл Добрынин о Тане. Забыл обо всем. И думал, думал о справедливости, о смерти, о жизни. Обида затаилась в душе у народного контролера, и не знал он что с этой обидой делать.

Добрынин встал из-за стола. Вышел в коридор. Его гулкие шаги разнеслись по пустому зданию. Спустившись, прошел Добрынин в главный цех. Красным цветом горели там дежурные лампочки, освещая двери и железные лестницы, ведущие наверх, к подвесным переходам и мосткам.

Народный контролер подошел к ближней лестнице и стал подниматься наверх.

Загудело под ногами железо, и тут же эхо подхватило этот гул.

Почти на ощупь шел Добрынин по подвесному переходу, хватаясь левой рукой за бортик. Остановился около огромного чана, доверху наполненного спиртом. Знакомый запах сильно ударил в нос. Но Добрынин опустился на корточки, наклонился к чану, зачерпнул ладонью спирта и, поднеся ко рту, глотнул.

Обжигающая боль хлынула вниз по пищеводу. А он, скривившись от этой боли, зачерпнул еще и снова глотнул.

Потом еще.

Уже все внутри горело у Добрынина, а он, словно хотел измучить себя до смерти, все черпал ладонью из чана и пил, и пил. Пока не свалился на бок. Потом полежал немного, слушая свою внутреннюю боль. И не то чтобы заснул, но впал в забытье. Лежал и бормотал что-то несознательное, как дремлющий ребенок.

Но никто не слушал его бормотания. Никого не было вокруг. И даже эхо его тихий голос не подхватывало.

Перед рассветом Добрынин пришел немного в себя. Страшно болела голова, и, спускаясь по железной лестнице вниз, он чуть не сорвался.

Пришел в кабинет, закрылся изнутри и улегся на расстеленное на полу одеяло. Лег не раздеваясь, в костюме. И сразу заснул, измученный мыслями и спиртом.

С наступлением осени загрустил Банов. Видно, такая уж это пора — осень.

Поток писем уменьшился, и работы теперь у Банова было немного. Может, поэтому и загрустил — теперь у него и времени больше было для грусти и для раздумывания, а также и для воспоминаний.

— Это ничего, голубчик, — говорил ему за костром Эква-Пырись. — Вот наступит зима, увидишь, сколько писем придет. Тут дело понятное, нет у крестьянина времени на умствование, когда урожай собирать надо!

Старик уже давненько заметил, что не в духе Банов пребывает. Все пытался разговорить своего секретаря, развлечь, рассмешить.

Даже рассказывал случаи всякие забавные из своего прошлого.

Банов все слушал и смеялся иногда, но как только заканчивал Кремлевский Мечтатель свой рассказ — так и Банов переставал улыбаться, и словно туча находила на, его лицо.

— Ты, видно, Васильич, по своей женщине-товарищу тоскуешь! — догадался наконец Эква-Пырись. — Так ведь?

Банов, подумав, кивнул.

— А что, если нам ее сюда протащить как-нибудь? — сказал старик и, хитровато прищурившись, посмотрел на Банова.

Банов онемел на минуту. Сам-то он не раз думал об этом, но всегда понимал невозможность появления Клары на Подкремлевских лугах и поэтому иногда даже сам над собой горько посмеивался, при таких мыслях. Но теперь, услышав то же самое из уст старого Эква-Пырися, по-другому отнесся он к этой мысли.

— А как? — спросил он, исполнившись враз надеждой.

— Надо с Васей поговорить, он парень смышленый, — сказал Эква-Пырись.

Банов пожал плечами — в помощь Васи он не очень-то верил, особенно после того, как Вася отказался им сверху карты принести.

Но, к удивлению Банова, когда тем же вечером за ужином заговорил старик с Васей о том, как одну женщину сверху сюда провести, Вася воспринял дело серьезно и подумать обещал. А уже потом, собрав миски в рамку судка, уходя, оглянулся и загадочно сказал на прощанье: «Есть у меня одна мыслишка!» Потом рукой махнул и ушел.

Всю ночь после этого Банов не спал. Ворочался в своем шалаше, о Кларе думал. И спать хотелось ему, и одновременно боялся он уснуть, потому, что не хотел снова сон увидеть, в котором они с Кларой тут же, на Подкремлевских лугах в домике живут. А может, и хотел увидеть он этот сон, но боялся, что если заснет — другой какой-нибудь сон ему приснится, и все будет в этом другом сне подругому, и ничего хорошего в том другом сне у Банова с Кларой не выйдет.

Так прошла эта ночь.

А утром старик встретил .вышедшего к костру Банова радостно и весело.

Вася с завтраком пришел. Сразу сказал, что план у него уже есть, но надо немного подождать, пока один офицер из охраны в отпуск уйдет.

И зажил сразу Банов надеждой. Аппетит появился, настроение улучшилось.

А когда ушел Вася, гремя на ходу пустым судком, старик живо поднялся и, глянув на Банова, сказал:

— Ну, пошли, Васильич!

— Куда? — удивился Банов.

— За грибами! Я тут грибное место нашел, боровичков — как матросов в Кронштадте!

— Так ни ножей нет, ни корзинок!..

— Есть ножички! — улыбнулся старик и вытащил из внутреннего кармана своего бежевого костюма два странных ножа. — Это я из двух ложек сделал, камнями расплющил и заточил — ложки мне Вася принес…

— А корзинки?

— А зачем? Мы старинным способом воспользуемся! Прутиков наберем и будем грибы на прутики нанизывать!

Тут уже и Банов улыбнулся.

И повел старик Банова по холмам к известному только ему одному грибному месту.