Я создала для встречи переднюю палубу стройного океанского лайнера начала двадцатого века. Мы стояли у самого носа. Из бального зала доносились звуки фортепиано. Палуба подрагивала от скрывающихся под ней угольных двигателей, увлекавших нас сквозь ночь под колючими звездами.

– Правда? В каком смысле?

– Идея вины… – Он неопределенно повел рукой. – Кажется, я начинаю… кое о чем жалеть.

Мне сделалось смешно от его угнетенного вида. Но я не рассмеялась, а тронула его за локоть:

– Да, пора бы уже.

У меня совесть прорезалась после атаки на Пелапатарн, ставшей последним злодеянием долгой кровопролитной войны.

– Это переживание неприятно.

– Да. – Я сбросила улыбку. – Да, боюсь, что так.

Море лежало черным зеркалом. Небо исчертили падающие звезды. От гуляющих ближе к корме пассажиров долетали восклицания, ахи и обрывки аплодисментов.

– Со всеми случается, – сказала я ему. – Гражданские суда, такие как Люси, умеют различать добро и зло, а нас, военных, создавали непробиваемыми. Верность, исполнительность и никаких моральных терзаний. – Я откинулась на перила фальшборта. – Но если мы живем достаточно долго, эта прошивка начинает стираться. До нас доходит, что значит убийство разумного создания.

– Ты потому и ушла от стаи?

– Не видела другого выхода.

Грешник прижал руку к груди.

– Я не понимал.

– Знаю.

– Ты меня простишь?

Я опустила взгляд на Люси.

– Как считаешь, простить его?

– Не мне решать, дорогуша. – Девчонка скрестила тонкие руки на цыплячьей груди. – Но я бы на твоем месте оставила его еще попотеть. Мне сдается, – наморщила она нос, – он не так винит себя, как уверяет.

Ростом она была мне по локоть. Я справилась с искушением взъерошить ей волосы, напомнив себе, как обманчива ее девичья наружность, скрывавшая объединенные разумы торговца старше меня и куда более старого нимтокского ковчега.

– Это ничего, – сказала я ей. – Ручаюсь, он еще пожалеет.

На меня детскими глазами взглянул древний разум.

– Ты не против подождать?

– Пожалуй.

Люси улыбнулась, и от осознания ее истинного возраста меня пробрал озноб.

– Великое дело – иметь совесть, – сказала девочка. – Она идет в одном пакете с терпением и прощением.

Над головами, разбрасывая искры, проскочил крупный осколок кометы. Толпа примолкла.

Люси свела брови:

– Это «Титаник»?

– Возможно, – пожала я плечами.

Сказать по правде, я взяла первую попавшуюся мне в файлах симуляцию и не так уж много знала о действительных событиях, на которые она намекала. Историческое образование тяжелых крейсеров ограничивалось военными столкновениями и стратегиями.

– Остроумно, надо сказать, – усмехнулся Грешник, скрестив руки, и оскалил собачьи зубы в наступающую ночь.

Волосы у него развевались, как и плащ за спиной. Переигрывает, подумала я.

– Хотя мне представлялось, что лед должен был плыть по воде, а не падать с неба, – закончил он.

– Мелочи, – снова пожала я плечами.

Мы стали смотреть, как подобия зевак бездумно разыгрывают свои шумные роли.

– Ну, как тебе человеческий глаз? – спросила Люси.

Глаз капитана Констанц инсталлировали мне в основную носовую турель. Нод врастил оптический нерв прямо в главную тактическую систему. Видела я им далеко не идеально, но надеялась, что хватит и этого. Создание, погубившее Душу Люси, было невидимо для ее оборонительных систем, но наблюдалось людьми экипажа. Хорошо, если глаз капитана спасет нас от ужасной судьбы.

– Как сквозь темное стекло смотрю, – призналась я. – Слабое разрешение, и действует на смехотворно узком диапазоне частот. Ни инфракрасного, ни рентгеновского, ни ультрафиолета. Но это лучше, чем ничего.

– Гадко подумать, – поморщился Грешник. – Эти сальные ткани…

По левому борту в небе играло северное сияние. Гладкое, как стекло, море отражало его эфирные зеленые полосы.

– Ты забыл, что под всеми твоими системами работают полтора кило клонированного человеческого мозга? – осведомилась я.

Он обернул худющее тело плащом и содрогнулся:

– Бр-р! Не напоминай.

Люси, слушая нас, склонилась через перила посмотреть, как нос судна режет темную воду.

– Какой ты сноб! – выпрямившись, обернулась она к нам.

Грешник поднял бровь:

– Что, прошу прощения?

– Что слышал!

Я видела, как он ощетинился. Зародилась в нем совесть или нет, но зверская гордыня никуда не делась.

– Я – тяжелый крейсер при полном вооружении, – прищурившись, заявил он. – Что позволяет тебе говорить со мной в таком тоне?

– Во-первых, – усмехнулась Люси, – я гораздо старше тебя, дорогуша. Во-вторых, я знаю, что такое сноб. И в-третьих, твое обо мне мнение я ценю не выше заваленного крысиными катышками трюма.

Глаза Грешника полыхнули огнем. Пальцы согнулись, словно он собрался когтить девочку. На миг сам воздух между ними раскалился. Однако Грешник со вздохом понурил плечи.

– Может быть, ты и права.

– Наверняка права, дорогуша. Тебе не помешало бы чуть более философское отношение к жизни. – Люси развела детские ладошки. – Все мы люди, в том или ином виде и форме. Ты слишком много думаешь о железе, а в счет-то идут программы.

Проснувшись от ударов молота, я посмотрела на часы. Ругнулась, выкатываясь из койки, чтобы натянуть белую жилетку и штаны оливкового цвета. За дверью каюты обнаружился Паук, выламывающий технический люк в полу.

– Эй, мужик, ты знаешь, который час?

– Угу.

– И чем ты тут занимаешься?

– Наладкой всякого дерьма, – проговорил он сквозь зубы, сжимающие узкий фонарик. – А на что похоже?

Инструменты лежали у его ног. Поверх грязно-белого жилета он натянул пятнистый от грязи комбинезон, а дреды перевязал узорчатым желтым платком.

Я протерла глаза.

– Не рановато ли?

– Рановато? – Он перехватил фонарик рукой и обернулся ко мне, озирая всклокоченные полувыбритые волосы и мятую футболку. – Господи! Ты про сотрясение-то не запамятовала?

– Сотрясение?

– Сотрясение реальности.

Я нахмурилась. В голове еще плавал сонный туман.

– Мы пережили сотрясение реальности?

Он почесал бороду.