— Тогда камни покрылись бы бурой тиной. Как вон тот, у дальнего берега. А с этих тину постоянно вытаптывают. Идемте же!

Вскоре река повернула к югу и тут же каменная дорожка кончилась. Зато появилась новая тропинка. Поднялись по склону оврага. Мармеладов опирался на трость, глубоко втыкая ее в вязкую серую осыпь, а Крапоткина вцепилась в полы его пальто, будто в хвост чудесной Жар-птицы. На самом верху, продравшись через заросли шиповника, они увидели капище.

В центре поляны когда-то шелестел листвой дуб-патриарх, потом его крону спилили на высоте в два человеческих роста, сморщенную кору ободрали и вырезали четыре суровых бородатых лика. Идол вышел отменный, глядящий на все стороны света и живыми корнями уходящий в землю. У его подножия стояла большая мраморная тумба с выбитыми символами, наиболее четким из которых был солнечный круг, ощетинившийся дюжиной стрел.

— Жертвенный алтарь, — пробормотал сыщик, обходя истукана посолонь. — На нем жгут костры. Видите, столб закоптился с одного бока, где пламя облизывает. А вот и куча пепла… Его просто сметают с каменного куба и оставляют, пока ветер все не развеет. Язычники никогда не отличались особой чистоплотностью, но нам это только на руку.

Разворошил золу тростью и долго изучал обгоревшие кости и осколки черепа.

— Похоже, — сказал он изумленно, — внуки Сварога и вправду приносят в жертву людей.

IX

Анна отшатнулась.

— Думаете, это… останки людей? — она сложила дрожащие пальцы в щепоть и перекрестилась.

— Или обезьян из рода шимпанзе. Британский зоолог мистер Дарвин утверждает, что мы ближайшие родственники с ними, оттого и строением скелетов схожи. Хотя отыскать в здешних краях шимпанзе куда сложнее, чем человека.

— Получается, здесь сожгли одну из жертв.

— В том-то и дело, что не получается! — воскликнул сыщик. — В письме внуков Сварога сказано о четырех убийствах во имя древних богов. Видимо, это как раз они на дубе вырезаны. Так?

— Так. Но ведь и вы намедни говорили о четырех убийствах, связанных с Зодиаком.

— Верно. Однако все четыре тела были обнаружены полицией и попали в анатомичку доктора Вятцева. Кто же тогда этот несчастный? Чьи сожженные кости мы обнаружили?

— Не знаю.

— Надо допросить Глебова, только он прольет свет на тайны этого капища.

Крапоткина случайно дотронулась до каменного алтаря и теперь отряхивала перчатку, испачканную грязью и пеплом.

— Вы же оставили адрес. Он непременно заедет. Приглашение тайного советника — о, я оценила вашу хитрость, — никто не станет игнорировать. Себе дороже!

— Не скажите. Прислуга в усадьбе чванливая, а мужики обычно пример с господ перенимают. Стало быть, и Евграф этот — самоуверенная сволочь. Была бы у нас улика, которая подвигнет его обязательно прибыть ко мне.

— А череп и кости? А письма с угрозами?

— И как мы все это докажем? — вздохнул Мармеладов. — Череп, кости… Не факт ведь, что именно Глебов приближался к идолу и разжигал костер. Как свяжем юношу с письмами? Нет, нам нужно отыскать то, что заденет его за живое. Но здесь я ничего подобного не вижу.

Они вернулись к речушке, прошли по тайной тропе, долго и безуспешно карабкались по склону оврага, но, в конце концов, взобрались наверх, к замеченному ранее павильону из желтого камня. Прежний владелец усадьбы генерал-аншеф Петр Иванович Стрешнев нарочно выстроил его в уединенной части парка, для отдыха от назойливых домочадцев и гостей. В трех стенах приказал сделать широкие окна, чтобы солнце чаще заглядывало и удалось хоть копеечку сэкономить на освещении. Внутри все было устроено с учетом предпочтений старого вельможи: белые стены, мягкий диван, полка для курительных трубок с длинными чубуками и любимая книга «Стефанит и Ихнилат». С тех пор минуло больше ста лет, многое в обстановке изменилось. Княгиня, теперешняя хозяйка, первым делом избавилась от трубок и заменила продавленный диван на два ореховых кресла. Потом велела перекрасить стены в цвет сахарной бумаги. Опять же книг в павильоне прибавилось, целый шкап ими забит. Именно этот шкап привлек внимание сыщика — темно-красный, словно покрытый запекшейся кровью.

— Смотрите, смотрите! — он вновь преисполнился азарта. — Да подойдите же к окну, не бойтесь. Видите инкрустацию на дверцах? То самое солнце, с двенадцатью стрелами, как на алтаре. Мы должны проникнуть туда!

— К чему зря рисковать, — засомневалась Анна. — Мы убедились, что Глебов связан с жертвоприношениями, и даже если для суда доказательств мало, то не так сложно будет разыскать его в Москве, взять за шкирку и заставить говорить.

Но Мармеладов уже возился с замком. Сложный механизм не поддавался, однако это не охлаждало желания попасть внутрь, а наоборот, убеждало, что в павильоне хранится нечто ценное. После нескольких бесплодных попыток, он достал клинок из трости и взялся за окна — втиснул острие между рамами, пошуровал немного и поднял крючок.

— Фух! Открылось… Залезайте первой, я подсажу вас.

— Нет, я не полезу! У меня нехорошие предчувствия. Давайте просто уйдем.

— Тогда ждите здесь. Я мигом!

Он подтянулся на руках, перемахнул через подоконник и подошел к шкапу.

На пяти полках толстые тома в переплетах из потемневшей кожи соседствовали с современными брошюрами, коими публицисты всех мастей завалили Москву.

«Поди же ты, сочинения г-на Самарина. Не поскупились, сыпанули золота на обложку. Хотя для трактата о заговоре иезуитов против России и бумаги-то жалко», — литературный критик, мирно дремавший в Мармеладове во время его расследования, неожиданно проснулся и начал брюзжать, и хорошо еще, что не вслух, а мысленно. — «Что тут еще? Леонтьев, „Византизм и славянство“ — не читал, но это, пожалуй, к лучшему. А вот Гильфердинг и его „Судьба прежних славянских государств“. Хомяков, Киреевский и, да, Аксаковы, куда же без них. Великий собор славянофилов! Самопровозглашенные спасители империи от всего европейского, а заодно с тем, от всего нового и прогрессивного. Честное слово, они напоминают стареющего мужичонку, который кутается в изъеденную молью епанчу давно помершей бабушки, в надежде, что это вернет его в безмятежное детство…»

Тут он взглянул на нижнюю полку шкапа.

— Здесь дощечки! — сказал сыщик громким шепотом.

— Шкап заколочен?

— Нет, это старинная летопись с деревянными страницами.

— Что в ней написано? — Крапоткина повисла на подоконнике и