Когда в его кабинете появилась милая золотоволосая красавица, воспитанница Смольного института Зинаида Жученко, он понял, насколько они близки. Ее влекли в политический сыск таинственность, авантюризм и завораживающее чувство беспомощности жертвы, которую предают. С ней Зубатов работал особенно вдохновенно. Звал ее «мое солнышко Зиночка». «Солнышко» естественно вошла в группу Распутина, готовившую покушение на царя. Группу «взяли», Жученко вместе со всеми сидела в тюрьме, по наущению Зубатова громко выступала против произвола администрации. За Распутина он получил орден Владимира — большая редкость по тем временам. А Жученко вскоре стала членом комитета центральной области партии эсеров и еще более авторитетным сотрудником охранки. Ни коллеги по партии, ни коллеги по сыскному делу не могли не покориться ее обаянию, прошедшему зубатовскую огранку.

Что греха таить, была слабость у Сергея Васильевича: с женщинами работал истово, любил их, умел обворожить. И они платили... нет, не преданностью, а собачьей привязанностью. Не устояла перед ним и Зинаида Жученко, хотя и сама строгостью не отличалась — профессия того требовала. Умел ценить Зубатов профессиональный и женский талант. Потому и выхлопотал впрок для своих сотрудниц большие пенсии из секретных сумм департамента полиции.

Зубатов безошибочно находил будущих героев сыска. Он мог понять и возвысить этих людей — агентов «охранки», втянуть их в сотворчество, показать государственное значение их усилий. Много лет спустя, после разоблачения, Зинаида Жученко исповедалась настырному литератору Бурцеву: «О каком предательстве вы ведете речь? Я служила идее». Поистине агентурная школа Зубатова осталась непревзойденной. И настал для него час, о котором генерал Спиридович скажет: «Осведомленность отделения была изумительна. Его имя (Зубатова. — Э. М.) сделалось нарицательным и ненавистным в революционных кругах. Москву считали гнездом «провокации». Заниматься в Москве революционным делом считалось безнадежным делом».

Спустя годы он бросит на бумагу слова признания: «Агентурный вопрос ( шпионский, по терминологии других) для меня святее святых... Для меня сношения с агентурой — самое радостное и милое воспоминание. Больное и трудное это дело, но как же при этом оно и нежно».

Но взойдя на вершины агентурной работы, Зубатов безрадостно понял, что одним политическим сыском Россию не успокоишь — революционное движение в стране становилось массовым. Исподволь крепло убеждение: с революцией нужно бороться политически, а не полицейски. Он еще не читал Маркса, не знал Бернштейна, но уже как никто знал настроения рабочих и идеи ходивших вокруг них интеллигентов. Еще тогда у него родился некий план: поддержать рабочих в их конфликтах с предпринимателями, в их экономических требованиях, отколоть их от революционной интеллигенции и подружить с интеллигенцией либеральной. Суров был к революционным интеллигентам: «Мы вызовем вас на террор и раздавим». Обходителен и учтив был с либералами-профессорами. Соединить рабочее движение с либеральными идеями — это план не полицейского чина, а социального новатора, государственного мужа. Честолюбивый и властный, он жаждал действий и метался в поисках оказии для первого шага. Судьба ее подарила в лице учительницы из Люберец и рабочего Грибанова. Так он вышел на последний отрезок своей рисковой жизни. И проиграл. Он был обречен изначально, борец-одиночка, и стратег, и тактик, и организатор. Его верный ученик, проницательный жандармский генерал Спиридович, спустя годы докопался до сути: «Идея Зубатова была верна... но проведение ее в жизнь было уродливо и неправильно. Оно явилось казенным, полицейско-кустарническим и шло, как говорится, не по принадлежности. Для профессионального русского рабочего движения не нашлось в нужный момент национального, свободного, общественного вождя. Не выделило такого реформатора из своих рядов и правительство. У Витте как министра финансов не оказалось ни глубокого знания и понимания рабочего вопроса, ни государственного чутья к нему, ни интереса».

Зубатов обогнал капиталистическое российское время. И тупой самодержавный режим, которому он так был верен, изгнал его с работы, с должности, а через семнадцать лет заставил убить себя.

...В день самоубийства, проснувшись утром, он подошел к окну. Холодный ветер безжалостно гнул деревья.

— Какая нынче будет весна? — тихо тогда произнес он.

В России 1905 год начался с январской крови петербургских рабочих, что шли за справедливостью к императору Николаю, а закончился большой кровью московского декабрьского восстания. Русские революционеры от разных партий — жестко-прагматичной большевистской, авантюрно-террористической эсеровской, глотки рвущей меньшевистской — вздыбили рабочих и крестьян, возбужденных всеобщим экономическим кризисом. Митинги, стачки, забастовки в Петербурге, Москве, Варшаве, Риге, Баку, Иваново-Вознесенске. Вал первомайских демонстраций. Претензии к власти, переходящие в политические требования. Политический террор — в Москве убит великий князь Сергей Александрович, дядя царя. Кипят крестьяне: громят и жгут хозяйские усадьбы, требуют земли. И сквозь этот бунтарский хаос несется партийное: «Крестьяне! К вам наше слово!». В июне рвануло на броненосце «Потемкин». Матросская стихия не оставила шансов господам офицерам: кололи штыком, швыряли за борт.

К осени Центральная Россия стала вулканом. Но все решал Петербург. В большой стране захват власти должен идти от центра. А Петербург колотила дрожь. Дрожь Зимнего дворца, где сидел Николай II, дрожь градоначальника, дрожь Департамента полиции и Петербургского охранного отделения.

— Делайте же что-нибудь! — срывался на крик губернатор Петербурга генерал Трепов при очередном докладе директора Департамента полиции интеллигентного Алексея Александровича Лопухина. — Кто может положить конец этой революционной вакханалии, кто может заставить работать охранное отделение?!

И тогда Лопухин выдавил:

— Полковник Герасимов, начальник Харьковского охранного отделения. В этой обстановке — только он.

Лопухин знал Герасимова как твердого начальника охранной службы, чуждого идеям Зубатова покорять революционное движение гибкой политической игрой.

К началу 1905 года охранные службы империи пребывали в состоянии смятения и разброда. Симптомы этого появились уже в 1903 году, после смещения Зубатова с должности начальника Особого отдела Департамента полиции. Полицейская система России теряла стратегические цели, не могла определиться в методах борьбы. Полковник Герасимов, пожалуй, единственный из руководителей сыска, изначально был ярым противником Зубатова, противодействовал ему как мог. Столкнулись два сыскных мировоззрения. Одно — политические интриги, комбинации, игра с революционерами за обладание рабочим классом; другое — выявление руководящих центров политических партий и контроль их деятельности, при необходимости аресты. В определенный момент власть испугалась зубатовских нововведений, испугалась необычности методов, испугалась политической игры.