— Сейчас усилили работу американцы, а до этого эффективно работали англичане из MИ‐6. Правда, преимущественно против немцев. Нас они в расчет почти не брали. Особенно проявил себя британский резидент в Уругвае Рей Мартин. Secret Intelligence Service [13] активизировала свою деятельность с началом Второй мировой войны. Им пришлось первыми вступить в борьбу с рейхом. Особое внимание у них вызывал немецкий шпионаж в портах. Гитлеровские военные корабли всячески стремились полностью блокировать поставки важных стратегических и сырьевых материалов. Для этого им нужна разветвленная шпионская сеть информаторов в ключевых портах. Но особый случай — это затопление германского «карманного» крейсера «Граф Шпее».

— Кто затопил крейсер? MИ‐6?

— По сути, да. После продолжительного боя с английской эскадрой немецкий крейсер был поврежден. Его капитан Ганс Лангсдорф пытался получить у уругвайских властей согласие на проведение необходимых ремонтных работ в порту Монтевидео. Уругвайцы отказали. Рэй сумел внедрить в окружение Лангсдорфа свою агентуру, которая убедила капитана в том, чтоего добивать идет крупное морское объединение ВМФ Англии. Все пути для успешного прорыва на оперативный простор Атлантики перекрыты. Связь с Берлином была прервана. Идти в бой с английской эскадрой на поврежденном корабле — значит погубить двести человек экипажа. Немецкий капитан принял решение, высадил моряков на берег и затопил крейсер. Когда связь восстановилась и он узнал, что никакой эскадры не было, Ганс Лангсдорф, как честный офицер, застрелился.

— Что стало с моряками?

— Экипаж интернировали в Аргентину, и они растворились в стране, пополнив немецкую диаспору.

— Грамотная операция в изощренном стиле английской разведки, — задумчиво произнес Север. Испанец уязвленно засопел.

— Мы тоже кое-что смогли.

— Так поделись, товарищ.

— В Буэнос-Айрисе почти в центре города стоял большой дом с вывеской «Немецкий культурный союз».

— Да, мы, немцы, любим создавать союзы, всякие бунды. Культурные, спортивные, профессиональные, — Матвей явно подзуживал испанца.

— Только часто под такими вывесками скрывалось шпионское или даже террористическое гнездо. Столица Аргентины не была исключением. В этом доме располагались крупная типография и книжный магазин, где продавались произведения Гитлера, доктора Геббельса, Розенберга и остальной пронацистской сволочи.

— Понятно, что не Гёте и Шиллера.

— Ни в коем случае. На втором этаже был большой зал, где крутили соответствующие фильмы, проходили собрания, читали лекции о фашизме.

— Что же стало с этим светочем культуры? — стал догадываться, что случилось с магазином, Север.

— Однажды в магазин забрела девушка, заблудилась в поисках дамской комнаты, случайно зашла в типографию, где на складе по рассеянности забыла сумочку среди коробок с готовой продукцией. А среди ночи случился сильнейший пожар. Сгорела и типография, и магазин, и Союз вместе с ними.

— Нашли отпечатки пальцев Вержбицкого на сумочке? — ехидно поинтересовался молодой нелегал.

— Обижаешь. Подожди, откуда ты знаешь про Феликса? — насторожился Гомес.

— Юзек, — коротко ответил Вилли.

Этот ответ вполне устроил баска.

После ужина в хорошую погоду молодежь предпочитала собираться на верхней палубе. Южный Крест ярко светил над головами молодых людей. Они пели песни под гитару, шутили, часто вспыхивали дискуссии о политике, философии. Матвей с удивлением и интересом слушал споры о социализме, коммунизме. Ссылаясь на плохое знание испанского, он предпочитал отмалчиваться. Да и откуда коммивояжеру из ФРГ знать труды Ленина, Сталина. Его не столько удивило, сколько озадачило, с каким жаром и эрудицией выступала на этих дискуссиях Лаура. Она уверенно ссылалась на труды Маркса, Энгельса, каких-то Адорно и Маркузе, даже Бакунина и Кропоткина. Про последних юноша немного знал, но только потому, что на них в своих работах ссылался Ленин. А Кропоткин ему был известен в основном благодаря тому, что недавно станцию метро «Дворец Советов» переименовали в «Кропоткинскую» по названию улицы. Девушку в речах отличала непримиримость, переходящая даже в агрессию. К удивлению Вилли, она оказалась сторонницей анархических воззрений. В это время она напоминала пламенную комиссаршу времен Гражданской войны, только без кожанки и маузера. Хотя цветастый платок, наброшенный на плечи, вполне мог заменить красную косынку. Это сначала озадачило Севера, потом насторожило. В этом с ним согласился и Тореро, часто присутствовавший на этих дискуссиях.

Однако ничто не могло сдержать сильного влечения, которое возникло между молодыми людьми. Очевидно, не зря новобрачные в качестве романтического путешествия выбирают морские круизы.

Гомесу удалось тесно познакомиться с капитаном. Они оказались почти ровесниками. Людям, на чье поколение выпало так много испытаний, было о чем поговорить за рюмкой коньяка, рома, кальвадоса или текилы. Испанец рассказал ему, что его сосед по каюте хочет попробовать себя в журналистике и написать репортаж о моряках, и договорился с кэпом, чтобы Вилли отстоял несколько вахт со старшим помощником капитана. Старпом начал ходить в море еще юнгой и знал очень много морских историй. Благодаря этому та часть легенды Вилли Мюллера, что была связана с матросским прошлым, серьезно укрепилась убедительными деталями.

Между соседями по каюте сложились хорошие дружеские отношения. Хотя Матвей всячески демонстрировал уважительное отношение к Гомесу, Агостиньо держался с ним по-товарищески. Возвратившись поздно ночью после пламенной встречи с Лаурой, Вилли застал соседа не в койке, а за столом со стоящим на нем недопитым бокалом вина.

— Доброй ночи, амиго. Чего грустим?

— Да вот решил немного расслабиться.

— Есть повод?

— Сегодня день рождения дочери, а я опять не дома, не с семьей.

Матвей первый раз видел несгибаемого, всегда энергичного баска таким обмякшим. Как будто из него вынули батарейку, которая питала его. Тема разлуки с семьей, близкими, родным домом была опасной для разведчика, отправляющегося «на холод». Молодой нелегал решил поменять тему:

— Давно хочу спросить тебя, Тореро. Ты давно в разведке? Где начинал? Еще в НКВД или в разведупре Генштаба Красной Армии?

— Я никогда не был ни в штате НКВД, ни в Красной Армии.

— То есть как? — опешил Север. Зато прием сработал. К Гомесу стала возвращаться его собранность и обстоятельность. Когда дело касалось работы, он сразу становился собранным и подтянутым.

— Ты, наверное, так еще и не понял. Я не служу в разведке. Вернее, служу, но в партийной разведке. Я агент Коминтерна.

— Про Коминтерн я знаю, но всегда считал, что это разведка использует партийные связи.

— Наоборот, это КГБ помогает нам.

Тема взаимоотношений разведки и партии была Матвею и раньше не совсем понятной, а спросить он немного опасался, так как его могли обвинить в политической незрелости. А тут такой случай.

— Вот ты, сотрудник внешней разведки, едешь в Латинскую Америку. Я не спрашиваю, какое у тебя конкретное задание, но едешь ты туда, только чтобы реализовать какую-то серьезную операцию, после которой вернешься в Европу. Так?

— Так, — согласился