– Ты веришь в ведьм, Коул?

Его глаза заглядывают в мои, и на миг он снова кажется совершенно осязаемым и плотным.

– Там, откуда я родом, колдуны и ведьмы вполне реальны, – в его голосе слышна непонятная мне грусть. Там, откуда я родом. Я хватаюсь за эти слова, первую зацепку. – Но я не знаю, как обстоит дело здесь.

– В Ближней о ведьмах тоже знают. По крайней мере, раньше знали.

– Как это?

Я снова пускаюсь в путь. Коул идет следом.

– Люди знают, но стараются забыть, – поясняю я, качая головой. – Ведьмы им кажутся злыми чудищами из страшных сказок. Пока жив был мой папа, все было по-другому. Он считал, что ведьмы – дар природы. Они ближе к природе, чем люди, потому что сами они – ее часть. Но большинство людей верят, что ведьмы прокляты.

– И сестры тоже? – медленно спрашивает он, и я печально улыбаюсь в ответ. Ясно, он знает больше, чем хочет показать.

– Спроси у них, ведьмы ли они, – они просто отвернутся, или подмигнут, или скажут в ответ что-нибудь ехидное. Когда-то они, наверное, были сильны. Но их сила давно иссякла. Или они не хотят ею пользоваться.

Я смотрю на Коула.

– Ведьмы связаны с пустошами. Думаю, мой отец тоже хотел этого, искал такой связи. И подобрался ближе, чем другие люди, но не до конца, и, наверное, это заставило его уважать ведьм еще больше.

Коул бледнеет еще сильнее, хотя казалось бы, дальше некуда. Ветер усиливается.

– А Ведьма из Ближней?

– Как раз из-за нее люди здесь стали такими. Или, во всяком случае, так говорят. Но это же было в незапамятные времена. Так давно, что, честно говоря, вся эта история больше похожа на выдумку, чем на правду. На сказку.

– Но ты в нее веришь, разве не так? – спрашивает он.

– Я верю, – только дав такой ответ, я понимаю, что это правда. – Ну, точнее, верю, что что-то было.

Он ждет.

– Хорошо, – кивнула я, почувствовав его интерес. – Я расскажу тебе эту историю так, как ее рассказывал мой отец.

Таинственно понизив голос, я вынимаю охотничий нож своего отца. С одной стороны лезвие выщерблено, но по-прежнему остается опасным, грозным оружием. Я вкладываю пальцы в ложбинки на рукояти, а сама вспоминаю страницу в отцовской тетради. В голове начинает звучать его голос, тихий и такой дорогой. Набрав полную грудь воздуха, я медленно выдыхаю, как всегда делал он, приступая к рассказу, и начинаю.

– Давным-давно, в незапамятные времена в маленьком домишке на дальней окраине деревни Ближней жила Ведьма. Она была очень старая и совсем молодая – смотря как повернет голову. Ведь никто не знает настоящего возраста ведьм. Ручьи вересковых пустошей были ее кровью, а трава пустошей – ее кожей, а улыбка у нее была ласковая и в то же время лукавая, как месяц в черной-черной ночи. Ведьма из Ближней умела разговаривать с миром на его языке, и иной раз было непонятно, что это за звук раздается за дверью – то ли воет ветер, то ли Ведьма из Ближней поет холмам колыбельную. Звук-то был совсем одинаковый…

Мы приближаемся к роще, и голос мой постепенно затихает. Коул поднимает на меня глаза, он ждет продолжения.

Но тут кое-что необычное бросается мне в глаза – и я еле слышно ругаюсь. Не добежав совсем немного до опушки, странная ветреная тропа, по которой мы шли, исчезает. Трава здесь колышется, как обычно, клонится во все стороны. А значит, след пропал. Я ускоряю шаг, почти бегу в темноте, спотыкаюсь о корни деревьев и сухие упавшие ветки, цепляюсь за них подолом. Добежав до рощи, останавливаюсь так резко, что Коул врезается в меня.

С колотящимся сердцем я вглядываюсь в ночь, внимательно разглядываю холм. Дорожки, оставленной ветром, не видно нигде. Я жду, перевожу взгляд то дальше, то ближе, в надежде снова увидеть. Наконец поворачиваюсь к Коулу.

– Ты видишь? – я рукой обвожу склон. Коул смотрит в сторону и качает головой.

– Может быть, мы снова его найдем, когда поднимемся на вершину. На этой стороне тень, слишком темно.

Он прав. Луна скользит вниз по небу, накрывая мир тенями. Перед нами округлость холма. По обе стороны раскинулась равнина.

Порывшись в кармане, я достаю несколько семечек и протягиваю руки навстречу ветру.

– Что ты делаешь? – Я слышу в его голосе любопытство. Удивительный у него голос. Кончиками пальцев он бережно касается моих протянутых рук и опускает их вниз. При этом он дотрагивается до меня так, будто думает, что я разобьюсь, – или боится сделать мне больно. В следующий момент он отдергивает пальцы. Все происходит так быстро, что я уже не уверена, было ли оно, это прикосновение, или мне только почудилось.

– Ветер пустошей непрост, – шепчу я, больше сама себе. – Но я прошу его помочь.

Коул отходит и смотрит, сунув руки в карманы плаща. Волосы падают ему на лицо, закрывают глаза. Я уже готова объяснить, что пошутила, что это глупая детская игра, в которую я играю сама с собой с детства, подглядев однажды, что так делает папа. Но в этот миг ветер подхватывает семена и разбрасывает, как хлебные крошки, по тропе перед нами.

– Ага! – торжествующе восклицаю я, – Ты видел?

– Видел, – отвечает Коул.

Но ветер, который я призывала, все крепчает. Он разметывает семена во все стороны, а потом начинает толкать меня и дергать за рукава. Коул берет меня за руку, и ветер слегка успокаивается, стихает.

– Будь осторожна, когда просишь ветер, – предупреждает он.

Резко повернув голову, он оглядывается и смотрит туда, откуда мы пришли.

– В чем дело?

– Нам надо идти. – Он шагает вперед и вверх, к дому сестер.

– Ты что-то видел? – настаиваю я и тоже кручу головой, но ничего не вижу позади, кроме чернильно-черной ночи.

– Так мне показалось, – отвечает Коул. На середине склона он сходит с тропы и направляется к низкой каменной стене, что проходит южнее лачуги сестер. Я то и дело оглядываюсь назад, но так и не могу заметить ничего необычного.

– Расскажи, чем кончилась история, – просит Коул, – о Ведьме из Ближней. Ты ведь не закончила, да?

Кивнув, я догоняю его.

– Ведьма из Ближней была ведьмой с пустошей. Говорят, они самые сильные из всех, такие рождаются не от человека и ведьмы, а от ведьмы и колдуна, да и то не всегда. Она управляла не какой-то одной природной стихией, а всеми сразу. Рассказывали, что эта ведьма была так сильна, что по ее повелению двигалась даже сама земля, реки меняли русло, налетали бури, а ветер обретал форму. Представь, земля – и все, что на ней растет, что питается ее соками, все деревья, камни и даже животные, – все это перемещалось по ее воле. Говорят, у нее был сад и дюжина ворон. Цветы в этом саду никогда не вяли, а вороны не старились и не улетали. Ведьма из Ближней жила на околице, на границе между Ближней и пустошами, между людьми и диким миром. Она была частью всего и ничего… – я смолкаю, широко раскрыв глаза.