Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Линкольн быстро двигается вокруг меня. Включает обогреватель, буквально толкает меня на диван и начинает снимать с меня куртку. Еще не прошло и двух минут, как он вытащил меня из воды, а уже раздевает. По крайней мере, из маленького радиоприемника в углу тихо звучат песни Вилли Нельсона. Это немного поднимает настроение.
Я нервно смеюсь и убираю волосы с лица, чувствуя на языке вкус океана.
— Это было довольно безумно.
Как ни странно, Линкольн искренне смеется, что случается чрезвычайно редко. Затем его краткий смех быстро стихает, и выражение лица становится серьезным.
— Ты чуть не утонула. — Его челюсть сжимается. — Я бы не назвал это безумием. Это было глупо.
Хмурю брови. Линкольн назвал меня глупой? Я пришла сказать ему «спасибо», а он обозвал меня глупой?
— Я не об этом, — огрызаюсь. — Я имела в виду бар. — Наклоняюсь ближе к нему, в то время как под нами дышит океан, с легкостью поднимая и опуская волны. — Тебе не нужно было заступаться за меня.
Он пожимает плечами. Будто моя ярость не обоснована.
Я хочу рассмеяться над его небрежным отношением, но делаю лишь судорожный вздох, а моя кожа покрывается мурашками, когда Линкольн скользит руками по моим бедрам.
Он не сводит с меня глаз, его взгляд такой же бесчувственный, как и его прикосновения.
— Раздевайся.
Я борюсь с улыбкой.
— Зачем?
— Твоя одежда промокла. Если мы ее снимем, ты согреешься быстрее, будем греть тебя, а не одежду. Она забирает твое тепло.
Ладно, в его словах есть смысл. Снимаю толстовку, а затем футболку. Он забирает их, кладет возле обогревателя и достает фланелевую рубашку из сумки на полу.
— Вот. Надень.
Линкольн кидает рубашку мне в лицо. Беру ее, нахмурив брови. Просовываю руки под теплую ткань, подношу большие рукава к лицу и делаю вдох. Рубашка пахнет морской водой и дымом. Его веселит моя причудливость, приподняв бровь, он глупо улыбается и смотрит на меня так, как будто я сумасшедшая, и, возможно, так оно есть.
— Она чистая, — отмечает он, будто я нюхала ее по этой причине.
К сожалению, я бы все равно надела ее, даже если бы это было не так. Снова вдыхаю, желая, чтобы мои простыни все еще пахли им.
— Пахнет тобой.
Линкольн быстро кивает, по очереди снимая с меня сапоги, и также ставит их возле обогревателя. Прислушиваюсь к гулу обогревателя, к тихим ударам волн о причал и к своему прерывистому дыханию. В этот момент я вспоминаю, зачем вообще пришла сюда. До того, как решила искупаться.
— Спасибо, — выпаливаю я.
Линкольн похлопывает меня по бедрам и жестом показывает, чтобы я приподняла задницу.
— За что?
Встаю. Он растягивает пуговицу на моих джинсах.
— За то, что заступился за меня.
Линкольн с трудом снимает с меня мокрые джинсы, а вместе с ними и мои трусики. Упс.
— Это было единственно правильное решение, — ворчит он, глядя куда угодно, только не между моих ног.
— Да, но не все поступают правильно. — Сажусь и прикасаюсь руками к его бицепсам, а затем обхватываю плечи. — Я должна отблагодарить тебя.
— Ты только что это сделала. — Выпрямившись, он застывает на месте, выражение его лица становится невозмутимым.
— Не так, как хотелось бы.
Какая-то эмоция мелькает в его глазах. Этот мужчина — закрытая книга, и я не могу открыть ее и посмотреть, что там внутри. Возможно, холодное мертвое сердце с крюком.
Я жду, что он продолжит, но он молчит. Недолго. Только когда я вздыхаю, Линкольн, наконец, отвечает.
— Я уезжаю завтра, — бормочет он, избегая зрительного контакта. Снова вздохнув, проводит рукой по волосам.
Эм, как я должна реагировать на эти слова? Он говорит мне, что между нами не будет серьезных отношений? По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, судя по его тону. Это действительно имеет значение? В любом случае, я не хочу отношений. Наклоняюсь и прижимаю свои ледяные губы к его теплым губам.
— Тогда давай хорошо проведем время, а?
Сначала Линкольн никак не реагирует, его тело неподвижно. Думаю, что, возможно, я совершаю ошибку, и мне не следует этого делать. Он не целует меня в ответ, по крайней мере, сначала, но и не отстраняется.
Внезапно убирает свои руки с моих бедер, нежно обхватывая ими мое лицо и углубляя поцелуй.
— Ты же знаешь, я ничего не могу тебе предложить, — бормочет Линкольн мне в губы и опускает руки на край дивана, на котором я сижу. Но затем он отстраняется, пристально глядя на меня. Должна признаться, это приятно, когда на тебя смотрят подобным образом. Он хочет меня, и я не знаю почему.
Мне требуется несколько секунд, чтобы ответить, но когда я говорю, он, без сомнения, слышит грусть в моих словах:
— Мне ничего от тебя не нужно, кроме секса.
Это не совсем правда, но и не полная ложь.
Уголок его рта дергается, будто он хочет улыбнуться, но сдерживает себя. Линкольн не сводит с меня глаз, его тайна покрыта мраком.
Затем он кладет руки на мои бедра. Наблюдаю за ним, затаив дыхание, и предвкушаю, когда он поднимет их выше. Я дрожу от холода и его прикосновений, они разжигают пламя внутри меня. Часть меня знает, что я не должна заниматься с ним сексом, но бóльшая часть не может остановиться. Прежде чем он снова начнет меня целовать, касаюсь его разбитой губы и щетины. Он не останавливает меня до тех пор, пока я не пробегаю пальцами по его бицепсу с татуировкой. Мне интересно, что она на самом деле означает, но знаю, что он не скажет правду, если я спрошу.
Линкольн меняет позу, пряча плечо от моего взора.
Ладно, значит, татуировка под запретом.
Наклонившись, тянусь к пряжке его ремня. Он резко кладет голову мне на плечо, и его дыхание учащается.
— Мы не должны этого делать. — Мужчина крепче сжимает мои бедра, поворачивает голову набок, касаясь носом моего подбородка.
— Я хочу. — Осторожно расстегиваю его ремень и пуговицу на джинсах, а затем просовываю руку в джинсы. Его член жесткий, теплый, но Линкольн неожиданно отскакивает назад.
— Твою мать, — шипит он. — У тебя чертовски ледяная рука.
Ну да, блин.
Я смеюсь и вынимаю руку. Наши глаза встречаются — его горящие, метают искры от желания, и
