стоит ли, Даг. – Он потянул за запястье, но я держался крепко. – Ты сам в курсе, что бывает, когда ты выпьешь, – сказал он, пыхтя от натуги.

– Ничего не будет. Мне бы один глоточек. Ничего не будет.

– Ты всегда так говоришь, Даг.

– И я говорю серьезно.

Он задумался.

– Если я дам тебе глотнуть, ты отпустишь ногу Хайрама?

– Да.

– Обещаешь?

– Да.

Он перестал тянуть. Отпустил мою ладонь и залез себе за пазуху. Там-то он и носит красивую оловянную фляжку с коньяком. Не передать, как я был рад фляжке Спунера. Она всегда при нем. Словно она его часть. Ее пробка находится внутри стеклянного стаканчика, который крепится к фляжке изящной серебряной петлей. В нее помещается полпинты. Старинная.

– Отцепите его от меня! Поскорее! Я хочу ужинать! – приказным тоном произнес Хайрам.

Теперь я вспомнил об остальных братьях вокруг, чистых воротниках рубашек и выбритых лицах, блестящих под тусклыми люстрами. Я смог разглядеть Пирса и Джейкоба, Аллана и Ральфа, Ника и Сола, а чуть поодаль, сразу за ходунками Хайрама, – Джо, который небрежно держал все тот же французский эротический рисунок восемнадцатого века на потемневшей бумаге.

– Только глоточек, Даг, – сказал Спунер.

– Только глоточек, – подтвердил я. Там, где пнула туфля Хайрама, все болело. Вокруг глаза все онемело и покалывало. Шприцы в кармане давили в грудь. Я услышал голос из толпы, объяснявший кому-то ситуацию:

– Он вцепился в ногу Хайрама. И не отпускает.

Другой голос добавил:

– Он однажды и в меня так вцепился. На мне были походные ботинки. Даг запутался в шнурках, и я никак не мог его стряхнуть. Жуткое дело.

Голос продолжил перечислять детали. Я не вслушивался. Из куртки Спунера показалась оловянная фляжка, он одним мастерским движением отвинтил ее стеклянную крышку и вынул пробку. Не будет ли преувеличением сказать, что как раз этого я и ждал с самых сумерек? Быть напоенным из фляжки брата! Вот оно, счастье. Я взял металлическое горлышко в губы и присосался, как сосет теленок, чтобы ощутить себя в безопасности, чтобы ощутить тепло внутри, чтобы стать сильным.

Глоток получился немаленький, учитывая диаметр горлышка, и потому я остался весьма доволен собой.

– Можете забирать, господа, – сказал Спунер ближайшим братьям, и я почувствовал, как мужские ладони смыкаются на моих руках, и потом горлышко покинуло меня, а затем меня подняли с ковра. Вдалеке прозвучал колокольчик. Нас звали к ужину. Встав, я обнял брата в знак благодарности за то, что он мне помог, чем сильно его удивил. Народ потянулся к дубовому столу, и достаточно было просто стоять на месте, чтобы тебя подхватило потоком братьев, пробирающихся к своим местам. Оно и понятно: было поздно, все много выпили, а из еды пока предлагался только арахис. Поэтому теперь многие покачивались из стороны в сторону, учуяв угощения, которые вкатили на тележках в северную дверь библиотеки Джейсон и Джошуа. Впереди, над горизонтом колышущихся голов, братья-везунчики уже прибывали к дубовому столу и ставили стаканы воды у излюбленных мест или небрежно накидывали пиджаки на спинки, чтобы застолбить стулья, не принадлежащие им по плану рассадки Джеремайи. Братья в арьергарде переступали через Вирджила. Ноги шаркали, паркет стонал и стонал. В этой торжественной процессии, подмявшей под себя лежащего Вирджила, никто не говорил ни слова. Кое-кто курил, местами вдоль очереди плыли облачка или поднимались к потолку струйки сигаретного дыма.

Теперь выяснилось, что, пока я отдыхал, Донован разжег огонь в камине. Тот действительно пылал. Сухие поленья трещали, дымоход тянул, все было замечательно – за тем исключением, что в трубе проживают летучие мыши. Ничего нового. Никого особенно не удивляло, когда из камина вырывались три-пять мышей и нарезали восьмерки вокруг шнуров, на которых висели люстры. Специально на этот случай у нас имелись длинные сачки.

Той ночью сачки похватали тройняшки – Герберт, Патрик и Джеффри – и отправились на охоту за мышами. Тройняшки – профессиональные танцоры, так что задача им вполне по силам.

– На ужин свиная корейка, – сказал я тихо в спину передо мной.

Это был Рекс. Он ворчливо ответил:

– Хоть бы раз внесли в меню что-то новенькое.

Я спросил его о том, не видел ли он в толчее Спунера. Он сказал, что нет. Потом добавил:

– Хватит наступать мне на пятки, Даг.

Я и не замечал, что наступаю, поэтому извинился и отодвинулся. Позади меня шли Милтон, Пирс и Филдинг. Я спросил их о том, не видели ли они где-нибудь Спунера, но никто не видел. Филдинг держал запчасти разбитой камеры. Мимо с криком «Наверху!» пронесся один из тройняшек, размахивая огромным сачком, – он гнался за мышью, которая, судя по всему, сейчас повисла на роге оленя. Все обернулись посмотреть, но, когда охотник добрался до головы, мышь уже улетела.

– Это Патрик, – сказал Милтон.

– Это Джеффри, – заметил Пирс.

– Нет, – возразил Милтон. – Это Патрик.

– Джеффри.

– Патрик.

– Не знаю, как ты можешь настолько ошибаться. Это явно Джеффри, – сказал Пирс.

– Спорим?

– Спорим.

– Это мог быть Герберт, – предположил Филдинг, неуклюже пытавшийся на ходу собрать осколки камеры в единое целое.

– Это не Герберт, – сказал Пирс и пояснил: – Герберт толстый.

Наступило молчание. Потом Филдинг заявил:

– Да они все толстые.

– Они давно бросили танцы, – вставил я свои пять центов. – Колено повредил один, а ушли все вместе, идиоты.

Снова молчание. Мы приближались к столу, но дорогу загораживала толпа. Кто-то уже сел, остальные бродили со стаканами воды. Я увидел впереди Закари и напомнил себе держаться от него подальше. Джейсон и Джошуа чиркали спичками, разжигая огонь под мармитами.

– Ставлю двадцатку, что это Герберт, – сказал Филдинг. – Каждый ставит двадцатку, победитель забирает всё.

– Тогда можешь сразу отдать деньги, братец, – ответил Милтон, – потому что я чувствую вибрации людей, и мое чутье говорит, что это Патрик.

Потом он обратился ко мне:

– Даг, поучаствуешь?

– Даг не может участвовать, Милтон, – сказал Филдинг. – Мы делаем три ставки на трех человек. Что делать Дагу – ставить, что это и Герберт, и Патрик?

– Ах да. Твоя правда.

– Даг может держать банк, – предложил Филдинг. – Ты не против, Даг?

– Давайте.

– Все даем Дагу по двадцатке.

Так я и получил скромный краткосрочный заём. Деньги я сложил для сохранности в бумажник. К этому времени мы – наша небольшая компания – уже добрались до дубового стола и ужина, где нам пришла пора расстаться и отправиться на поиски предназначенных мест. Под этим я имею в виду, что Милтон, Пирс и Филдинг пошли в одну сторону, а я принялся пробираться через толкучку совсем в другую.

Итак, настала та часть вечера, когда наконец мы все собирались за столом одной семьей.

Как всегда перед ужином, Джеремайя направлял движение и выходил из себя, когда люди забывали или отказывались сесть там, где требовал план.

Точная схема – разноцветная, вся в пятнах от ластика – была нарисована на строительном картоне, метр на полтора в развернутом виде. Во главе стола – Хайрам. Этот параметр не меняется никогда – внесен тушью, – ведь кто посмеет занять его место? Согласно схеме, Хайрам сидит спиной к окну-розетке, на деревянном стуле, напоминающем, разумеется, трон. За ужином Хайрам выглядит на своем кресле-переростке совсем крошечным: видно одну макушку да как тянутся из-под стола за приборами пятнистые руки. К счастью, слева от Хайрама сидит Донован. Он нарезает старику овощи кубиками и помогает поднести вилку ко рту. Это одновременно трогательное и удручающее зрелище. На углу стола, сразу за Донованом, сидит Лестер. Они похожи и родились в один день, хотя Донован старше на несколько лет. Пока Донован нарезает еду Хайраму, Лестер составляет ему компанию. Они закадычные друзья. За углом первым за длинной стороной дубового стола сидит брат Портер. За Портером согласно схеме сидят Чак, Генри, Дрейк, Эрик и Фил. Все эти имена вписаны лимонно-желтым карандашом. Дальше становится только хуже. Фрэнк, Ноа, Джим, Вон, Деннис, Том и еще кое-кто занимают отмеченную синим тихую зону, где никто не разговаривает, разве что попросит передать соль или картошку.