Вера молчала. Она вдруг поняла, что именно в ней переменилось: она перестала быть ребенком и миновала черту, перешагнув которую назад возврата нет. Жизнь переменилась, она не будет такой, как прежде. И неизвестно, к лучшему это или к худшему.

– Здравствуй, – наконец сказала она. – Здравствуй, Франсуа.

* * *

Пол Осборн ушел из квартиры Веры вскоре после полудня. Он доехал до своего отеля на метро. В два часа дня, одетый в джинсы, свитер и кроссовки, он уж вел голубой «пежо» (машина была взята напрокат) по авеню де Клиши. Дотошно следуя карте Парижа, выданной ему прокатным агентством, Осборн свернул на улицу Мартр, выехал на шоссе и помчался на северо-восток вдоль реки. В течение следующих двадцати минут он трижды останавливался, осматривал берег, но подходящего места не попадалось.

В два тридцать пять Осборн проскочил лесистый проселок, сворачивавший к Сене. Развернув машину, Пол вернулся и поехал по проселку. Через четверть мили дорога вывела к уединенной стоянке, сразу за которой начинался крутой спуск к реке. Собственно говоря, это была даже не стоянка, а просто большая поляна, со всех сторон окруженная деревьями и опоясанная грунтовой дорогой. Осборн поехал по ней и, чуть не доезжая поворота на шоссе, нашел то, что искал: присыпанный гравием съезд к реке. Остановив машину, Пол оглянулся назад. Шоссе отсюда было не меньше чем в полумиле. Берег надежно скрыт за деревьями и кустарником.

В летнее время здесь, должно быть, собиралось немало народу – позагорать и искупаться. Но в дождливый октябрьский день вокруг не было ни души.

Выйдя из «пежо», Осборн стал спускаться вниз. Впереди сквозь деревья просвечивала река. Темное небо, затянутое тучами, и сплошная пелена дождя словно отгородили Осборна от всех на свете. Крутой щебенчатый съезд к воде, изрытый камнями, наверняка использовался для того, чтобы спускать по нему маленькие яхты и лодки.

У самой воды догнивали останки деревянного причала – видимо, в прежние годы здесь была пристань или паром. Кто им пользовался? Для каких целей? Сколько солдат высадились здесь за минувшие века, сколько человек прошли по этому спуску?

Гравий незаметно перешел в песок, а тот, в свою очередь, сменился вязким, красноватым илом. Осборн, осторожно ступая, двинулся вперед. По песку можно было свободно идти, но в иле кроссовки сразу увязли. Осборн насколько мог стряхнул с них грязь и посмотрел на реку. Сена неторопливо несла свои воды, взвихриваясь маленькими водоворотами. Метрах в тридцати ниже по течению вперед выдавался небольшой скалистый мысок, покрытый деревьями. Сужаясь, река заметно ускоряла свой неторопливый бег.

Осборн долго смотрел на воду, явственно представляя себе, как будет осуществлять свой план. Потом, широко шагая, вернулся к купе деревьев у подножия холма, нашел сук потолще, отнес его к реке и бросил в воду. В первые секунды сук не двигался с места, затем течение медленно потащило его за собой вокруг мыса и уволокло на середину реки. Осборн следил по часам. Понадобилось всего десять секунд, чтобы сук тронулся с места. Еще двадцать секунд – и он скрылся за скалистым мысом. Итак, всего за полминуты сук исчез из виду.

Оглядевшись, Осборн направился к небольшой роще. Ему нужно было найти что-нибудь потяжелее, чем сук, – что-нибудь, приближающееся к весу человеческого тела. Вскоре он нашел сухое бревно. С трудом поднял его, кое-как дотащил до берега и столкнул в воду. Как и сук, бревно некоторое время оставалось на месте, а потом поплыло вдоль берега. Достигло мыса, отдрейфовало к середине реки. Осборн вновь следил по часам. Понадобилось тридцать две секунды, а затем бревно скрылось из виду. Весило оно не меньше пятидесяти фунтов. Канарак, судя по всему, весил около ста восьмидесяти. Конечно, он тяжелее, чем бревно, но зато бревно было во столько же, если не больше, раз тяжелее, чем сук. Тем не менее плыли они с одинаковой скоростью и были унесены течением за те же полминуты.

Осборн почувствовал, как у него учащается пульс, а под мышками выступает пот, когда осознал: план вполне реален, он сработает! Осборн сначала медленно, потом быстрее побежал вдоль берега по направлению к мысу. Как он и предполагал, течение в этом месте было быстрым и глубоким. Оно подхватит парализованного сукцинилхолином Канарака, подобно бревну, и меньше чем через полминуты тот окажется на середине реки, увлекаемый стремниной вниз по течению.

И все же следовало проверить, нет ли впереди каких-либо препятствий, за которые тело может зацепиться. Пробираясь сквозь заросли высокой травы и кустарника, Осборн спустился примерно на полмили вниз по течению. Берега становились все круче, течение все быстрее. В конце концов, поднявшись на вершину холма, Осборн остановился, удовлетворенный. Сколько хватало глаз, река свободно катила свои воды. Не было ни песчаных кос, ни островков, ни заторов. Лишь водная гладь, стремительно бегущая вдаль меж широких полей. Не было поблизости ни домов, ни заводов, ни мостов. Кто в этой безлюдной сельской местности заметит уносимое стремниной тело?

В особенности, если делу помогут дождь и темнота.

Лебрюн и Маквей проследили за Осборном и Верой до музея естественной истории. Там слежку продолжила другая полицейская машина, сопровождавшая американца и его подругу до Вериной квартиры на острове Сен-Луи.

Как только Вера и Осборн скрылись в подъезде, Лебрюн по рации отправил запрос в информационный отдел, и уже через сорок секунд в его распоряжении был список всех жильцов этого дома.

Наскоро просмотрев компьютерную распечатку, инспектор передал ее Маквею. Тот надел очки и углубился в чтение. Список, впрочем, был совсем невелик. В доме номер восемнадцать по набережной Бетюн значилось всего шесть квартир. Фамилии двух жильцов были с одним инициалом, что означало: в квартире живет незамужняя женщина. Одну из них звали М. Сейриг, вторую В. Моннере. Запрос в транспортную полицию позволил установить, что у обеих женщин имеются водительские права. Моник Сейриг оказалась дамой шестидесяти лет от роду. Это означало, что Вера Моннере, двадцати шести лет, и есть та, кто им нужен. Прошла еще минута, и фотокопия водительских прав Веры Моннере была в руках у Лебрюна. По фотографии не составило труда определить, что именно эта девушка вошла с Полом Осборном в подъезд.

И тут произошло нечто неожиданное. Из полицейского управления последовал приказ снять наружное наблюдение за домом. Инспектору Лебрюну было сказано, что за доктором Осборном следит Интерпол, а парижская полиция тут совершенно ни при чем. Если Интерполу так уж нужно следить за тем, как американец развлекается со своей подружкой, пусть Интерпол за это и платит, а у парижской полиции бюджет не резиновый. Маквею не нужно было объяснять, что все это значит. Он прекрасно знал, что такое городской бюджет и как политиканы любят разглагольствовать о разбазаривании денег налогоплательщиков. Когда Лебрюн с извинениями доставил его назад в полицейское управление, американскому детективу оставалось лишь, пожав плечами, усесться в бежевый «опель», предоставленный в его распоряжение Интерполом, и отправиться на остров Сен-Луи самому.