Для терзаний у прокуроров не было причин: вся жизнь Маркуса Вольфа — недосказанность. Потому он всегда представлялся журналистам и читателям неис­черпаемой личностью. В только что ушедшем 1997 году он выпустил новую книгу воспоминаний. И это были его уже по-настоящему «шпионские» мемуары, в которых он впервые раскрыл секреты успехов своей службы, ее приемы и методы, рассказал о работе агентов, чьи имена к тому времени уже можно было назвать. А они дорогого стоили: штучная работа.

Книга имела ошеломительный успех в Германии. Ре­спектабельная американская газета «Нью-Йорк тайме» включила мемуары Вольфа в список лучших книг, издан­ных в мире в 1997 году. К моменту нашей второй встречи она была переведена уже на 10 языков. Но издание на русском только готовилось к выходу в свет. С невероятным трудом раздобыв книгу в изначальном, немецкоязычном варианте, я после прочтения незамедлительно отправился в Берлин. Маркус Вольф уделил мне время. Наверное, по знакомству?

— Прежде всего, господин Вольф, хотелось бы про­яснить с вами один принципиальный вопрос. В своей новой книге вы называете профессию разведчика второй древнейшей. А мы вот с коллегами-журналистами до сих пор считали таковой наше ремесло.

— Разведка, дипломатия, журналистика — все это очень близко.

— С вашими аргументами не поспоришь. В книге вы ведь ссылаетесь на Ветхий завет. Наши преподаватели истории журналистики так далеко в глубь веков не зары­вались. Интересно, какой вывод вы сделали из обращения к библейскому источнику: разведка — это богоугодное дело?

—По-моему, да. Загляните в Четвертую книгу Моисееву. Сам Господь велит Моисею послать в землю Ханаанскую двенадцать соглядатаев—а кто это, если не разведчики? — дабы высмотреть оную на предмет переселения. Старшему группы Осии, сыну Навина, в соответствии с обычной практикой спецслужб был придуман псевдоним — Иисус. Эта команда вернулась назад с весьма ценной информацией о стране, в которой течет молоко и мед, но в которой народ силен и города укреплены.

— Не буду задавать вам детских вопросов об этичности подглядывания, подслушивания. Это все-таки в принципе отличается от получения необходимой информации, кото­рую могут тщательно скрывать в неблаговидных целях. Но не могу исключить, что и вас теперь подслушивают...

— Конечно, телефонные разговоры в любом случае.

— А можете ли вы определить, ведется ли за вами на­ружное наблюдение?

— Ведется. Вот я вам утром, еще будучи на даче, на­значил эту встречу в кафе. Приехал в Берлин, домой еще не заходил. Но смотрю — в этот-то промозглый день, когда на улицах никого, на углу возле кафе уже дежурит молодой человек. Завидев меня, юркнул в подворотню. Это обычное дело, когда я по телефону договариваюсь с журналистами об интервью, — всегда кто-то маячит.

— В новой книге вы воздаете должное советским офи­церам разведки, оказавшим помощь в организации вашей спецслужбы. Но далее отмечаете, что по мере ее станов­ления стало очевидным ее превосходство над бывшими учителями — на западногерманском направлении. В чем это проявилось?

— Только это превосходство не нужно абсолютизиро­вать. Хотя, когда анализируешь и сопоставляешь многие вещи... Ведь это вполне логично. Бесспорно, что нам даже не надо было вникать в психологию немцев — в отличие от большинства советских сотрудников, работавших в аппарате разведки здесь, в Берлине. Они ведь к тому же постоянно менялись. Шла обычная ротация кадров. У нас же начальники отделов работали на своих местах деся­тилетиями. Это, впрочем, не всегда плюс. Но в плане по­следовательности в работе, а также с точки зрения знания дела это сказалось безусловно положительно.

Куда меньше было у наших сотрудников такой голов­ной боли, как стремление непременно попасть работать за рубеж из соображений материальной выгоды. У нас загранкомандировки такой выгоды не давали. Абсолютно. Потому что жизнь в ГДР была не настолько плоха. Из-за одного, скажем, магнитофона — да даже двух — сидеть четыре года за границей? В общем, у нас таких настрое­ний не было — в отличие, знаю, от польской, болгарской разведок...

И третий момент. Возможно, я здесь и заблуждаюсь, но уж такое впечатление у меня сложилось. У нас было больше заботы об агенте или сотруднике, больше понимания его проблем — в том числе и когда он выбывал из игры. То есть после ареста или вынужденного отвода назад. С со­ветскими же разведчиками долгое время получалось так: человек выполнил задание — и больше уже никого вроде бы и не интересует. Подход стал меняться в лучшую сторо­ну уже в поздний период — иногда мне кажется, что и под нашим влиянием. Но для кого-то из знаменитых советских разведчиков это было уже слишком поздно.

Возьмите хотя бы историю Клауса Фукса, участвовав­шего в США в работе над проектом «Манхэттен», постав­лявшего СССР бесценные атомные секреты и отсидевшего в британской тюрьме девять лет из четырнадцати, к кото­рым был приговорен. Этот человек был скроен из того же материала, что и Рихард Зорге, и Ким Филби, и многие другие. После освобождения, с 1959 года, он жил в Дрез­дене. И долгие годы, несмотря на мои попытки вывести его на разговор о прошлом, не проронил ни слова о своей работе разведчика. Лишь незадолго до смерти — и только благодаря личной просьбе Хонеккера — он побеседовал со мной. При жизни этот человек не получил даже слов благодарности от тех, на кого он работал. Первоначально его «наградили» подозрениями в том, что его арест вызвал цепную реакцию предательств. Когда же ситуация прояс­нилась, признать свою ошибку и извиниться перед Фуксом было вроде бы неловко...

— Лозунгу «Учиться у Советского Союза — учиться побеждать!» в ГДР следовали не во всем и не всегда. Но насколько национальная самобытность сказывалась на приемах и методах работы дружественных спецслужб?

— В книге я описываю один эпизод как пример неудач­ной передачи опыта. Для ваших читателей, которые еще не знакомы с содержанием воспоминаний, попробую кратко пересказать.

В 1954 году в Берлине проходила конференция мини­стров иностранных дел держав-победительниц. Специ­ально приехавший из Москвы офицер наставлял нас, как следует действовать в таких условиях: надо организовать «малину». Мне стоило некоторых усилий разъяснение этого термина своим сотрудникам, пока до них дошло, что речь идет о чем-то вроде борделя.

Дом подыскали быстро. Установили подслушивающие устройства, в спальне смонтировали фотоаппаратуру. Где было достать соответствующего поведения дам?

Обратились к шефу берлинской полиции нравов. Деви­цы, которые были доставлены по его распоряжению, для нашей ситуации были просто профнепригодными. Нам показалось, что их уличная стоимость в глазах клиентов приближается к нулевому тарифу. Наша служба занялась поисками самостоятельно. В одном из кафе обнаружили двух миловидных любительниц приключений, которые были готовы послужить социалистическому отечеству и заработать на этом немного денег.

Еще труднее оказалось найти для них клиента, кото­рый был бы интересен еще и нам. Искали в пресс-центре, ресторанчиках, пока в последний день не наткнулись на западногерманского журналиста по фамилии — если память не изменяет — Янсен. Дорогого гостя уже ждал приятный вечер в непринужденной обстановке в обще­стве дам.