В слове «людям» он делает ударение на «я».

— С чего такой интерес?

— Да ладно, не куражься. Не убудет чай. Не бойся, тут же вертухаев больше, чем на зоне. Посидим, побалакаем. Прояви уважение к старшим.

— Уважение — это моё второе имя, — киваю я.

— Вот и отлично, — ухмыляется лесовичок. — Вона столик наш.

Да видел уж я ваш столик, как такой не заметить.

— Мир вам… — киваю я, подходя к столу.

Вечер в хату, так сказать, часик в радость. Вот они, краса и гордость прибрежного криминалитета. Сидят, пируют, джентльмены удачи и рыцари несправедливости.

За столом их пятеро. Трое солидных и двое, похожих на шнырей. Вахтанг молча опускается на стул. Лесовичок показывает мне на место справа от него, а сам садится справа от меня. Я усаживаюсь.

Все взгляды обращаются ко мне.

— И тебе не хворать, — кивает седой, похожий на монумент, дядя лет пятидесяти.

Лицо, словно вырублено из гранита. Подбородок квадратный, взгляд, как у гособвинителя, проникает глубоко. Слева от него тощий, лысый, похожий на Кощея, заросший густой иссиня-чёрной щетиной, гражданин неопределённого возраста. Он одинаково может быть и сорокалетним и шестидесятилетним. Справа колоритный красавец, с огромным мумми-тролльим носом и чёрными томными глазами. Он самый молодой из этих троих.

Шныри выглядят, как шныри, хотя, может, я и напрасно принижаю их статус.

— Значит, ты и есть Бро? — спрашивает человек-монумент.

— Да, — киваю я.

— И как же тебя занесло в наши края? Каким ветром надуло?

— Друзья пригласили отдохнуть, морским воздухом подышать, силёнок поднабраться.

— Понятно, — кивает гранитный человек и оглядывает своих товарищей по пирушке.

Голос у него подстать внешности, грозный и срывающийся, как камнепад.

— Я Лазарь Сочинский, — представляется он и показывает на Кощея, — это Игла или Сева Пятигорский. Это Джемо Бакинский, а это Женя Старый. Вахтанга ты знаешь уже. А эти — Рубик и Кеш.

Ну вот и познакомились. Я киваю.

— Рад видеть столько уважаемых людей в одном месте, — спокойно говорю я.

— Угощайся, — показывает Лазарь на яства, которыми заставлен стол. — Мы народ гостеприимный. Ешь, не стесняйся.

Рубик наливает мне водки.

— Я не пью, прошу без обид.

Лазарь пожимает плечами, но не настаивает. Я кладу себе в тарелку пару ломтиков ветчины, но не ем. Жду, чего скажут.

— А ты, значит, тот самый Бро? — интересуется Джемо Бакинский, глядя на меня исподлобья.

— Возможно, — соглашаюсь я.

— Возможно, — добродушно смеётся Женя Старый, тот который Лесовичок. — То есть, возможно и нет что ли? Я не я?

— Нет, я не отказываюсь, не в моих привычках, просто вопрос не вполне понятный. Какой «тот самый»?

— Тот самый, — хлопает меня по спине добряк Женя, — который с Фериком Ферганским дружбу водит. Ты?

— Я, — соглашаюсь я.

— Ну вот, — радостно кивает «старичок». — Он это, братцы, вот и разобрались. Давайте выпьем за знакомство.

Все поднимают рюмки, и я тоже поднимаю, но не рюмку, а фужер с минералкой. Дело это обществом порицаемое, конечно, но пить с этими радушными и сердечными господами я не буду.

— А скажи, — чуть подаётся вперёд Игла, тот, что как две капли воды похож на Кащея. — А чего это Паша Цвет такую активность развёл после того, как столько народу перевалил? Ашотика Большого тоже он уделал?

— Так уважают его, — пожимаю я плечами. — Он ведь воровским идеалам не изменяет, не крысятничает, живёт по закону. Поэтому и уважают. А от уважения до доверия один шаг.

— Так правда или нет с Ашотиком? — кивает Лазарь.

— Ашотик беспредельщик, — пытаюсь уклониться я от прямого ответа. — Мало того, что напрямую с милицией сотрудничал, так ещё и Абрама убрал и всю команду его. Это как вообще?

— А чё ты жопой-то крутишь? — включается в беседу Вахтанг, наваливаясь на стол и заглядывая мне в глаза — Тебе вопрос задали, ты прямо ответь.

Над столом повисает тишина.

— Ну, — усмехаюсь я, чуть качнув головой. — За Цвета я говорить не стану.

— Да чё там говорить? — машет рукой Джемо, пытаясь разрядить обстановку. — Базар-то был уже, Цвет сам ответил, что это он завалил. Сейчас большой сходняк будет, там и решим всё. Ферик собирает.

— Ты едешь? — спрашивает его Женя Старый.

— Еду, да.

— Абрашка той ещё сукой был, — усмехается Игла. — По нему топор давно плакал. Сколько он братанов мусорам сдал? Так что никто не заплачет, что его не стало. А Ашотик, тот вообще тупой беспредельщик.

— А это ты, Бро, в Гагре был в сентябре? — спрашивает Джемо.

— Я, Джемал. Это правда.

— С Амиром там дела крутил, да?

— Я с Амиром встречался, верно, но дел не было никаких. Чисто расслабон, шашлык, море, фрукты.

— И нюшки, да?

— Ну, как без девушек, — соглашаюсь я. — Да вот только Амира, к сожалению, тоже в живых нет уже.

— И кто теперь дела Ашотика примет? — хмурится Игла.

— Так Цвет же на себя и тянет, — отвечает Джемо.

Быстро информация от метрополии доходит.

— А к нам, значит, опять отдохнуть, да? — кивает мне Лазарь. — С друзьями погазовать?

— Какое, газовать, — смеётся Лесовичок. — Он же не пьёт совсем.

— Да, соглашаюсь я, — просто провести время с друзьями.

— Ну и как тебе Геленджик? — спрашивает гранитный человек.

— Нравится, — отвечаю я, — хотя пока особенно ничего и не видел. Вдоль моря погулял и всё.

— А это, значит, дочка Брежневская, так? — продолжает подкидывать вопросы Лазарь.

— Верно, Лазарь, — отвечаю я. — Так и есть.

— Познакомишь? — щурится он.

— Не знаю. Если захочет, познакомлю. Решение она примет, не я.

— А ты чё, и батю её знаешь? — с интересом спрашивает Джемо.

— Встречался, — соглашаюсь я.

— А мужа? С Чурбановым знаком?

— И с ним знаком.

Смысла отрицать я не вижу.

Ансамбль уходит на перерыв и включается магнитофон. Волнующий бархатистый голос Брайана Ферри заполняет зал. Я раб любви, поёт он.

Я чуть поворачиваю голову, смотрю на парочки, переступающие под музыку с ноги на ногу, и чувствую небольшой укол в сердце. Борис танцует с Наташкой. Она стесняется и тяготится, ей это кажется неприятным, но он не комплексует. Ему, судя по всему, как раз, приятно.

Фридман танцует с Викой. Остальные дамы болтают и поднимают бокалы. Игорёк стоит неподалёку от меня.

— Вахтанг, — говорю я, поворачиваясь. — Не пойму я, что у тебя на сердце. За тебя Женя Старый прощения попросил. Ладно. Я не против, пожалуйста. Ты же не знал, кто я, когда наехал. Будем считать, не было ничего. Но я вижу, что ты ожесточён. Пытаешься оскорбить меня, говоришь вызывающе. Ты объясни, в чём дело. Я тебя, может, обидел чем? Скажи.

Вахтанг выглядит так, будто сейчас взорвётся.

— Ваха, — начинает смеяться Джемо, — ты что, обиделся?

Этого Шторм выдержать не может. Он достаточно шумно вскакивает, делая яркие театральные движения.

— Э-э-э, — тянет он, тыча в меня пальцем. — Ты кто, вообще, чтобы так со мной ботать, а? Ты малолетка в натуре, фраер набушмаченный. Я таких…

Он не договаривает, резко опускает руку, поворачивается и идёт из зала.

Лазарь провожает его взглядом, а потом поворачивается ко мне.

— Ты кручёный кент, Бро, — говорит он. — В свои годы дела делаешь, больших людей знаешь. И с ворами живёшь в мире, и с начальниками дружишь. И катранами ведаешь, и цеховиков за горло держишь. Так люди про тебя говорят. Молодец, далеко пойдёшь. Но я тебе вот что скажу. Если ты приехал, чтобы и здесь начать что-то, не советую. У нас тут каждая копейка учтена и поделена. Каждый метр земли занят, каждый кабак и катран, каждый утюг, катала и вообще всё, вплоть до последней чурчхелы. Предложить тебе нечего. Отдыхать? Пожалуйста, отдыхай, Будь нашим гостем. Можешь кушать, пить, баб шпилить, никто тебе слова не скажет плохого.

— Ваха может сказать, — ухмыляется Джемо.

Лазарь бросает на него недовольный взгляд и продолжает.

— Но если ты здесь думаешь дела свои закрутить, катраны открыть, цеховиков подмять, забудь, даже не думай об этом. Здесь всё наше, пойми. А отдавать наше мы не желаем. Нас сначала убить придётся. Но это непросто сделать, нас ведь много. Да и менты у нас свои имеются, энкавэдэшники и секретари горкомов. Мы ведь и сами всякое можем делать.

Он подмигивает и кивает на зал. Я оборачиваюсь, Наташка по-прежнему танцует, но уже не с Борисом, а с Рубиком, тем, что мне водку наливал. Суки. Это они мне так завуалированно угрожают?

— А насчёт Вахи, — усмехается Лазарь, — не бери в голову. Он у нас человек вспыльчивый, неспокойный, но это ничего. Он против решений старших никогда не пойдёт. И вреда тебе от него не будет. Главное, сам себе не навреди. Вот так.

Он поднимается с места:

— Ну что, братва,