— Прошу прощения, мадмуазель, но дело действительно важное, — далее он что-то быстро заговорил по-французски. Я слушал внимательно, но понял лишь несколько слов, одно из которых — любовь.

Взгляд девушки скользнул по мне с жалостью, успевшей стать мне ненавистной за время, проведенное в доме матери, однако решение ее осталось неизменным.

— Я не отвечаю за то, что говорю в трансе, — упрямо повторила она. — Я ничем не могу вам помочь. Прощайте.

В дверях появился слуга, чтобы проводить нас к выходу. Я приблизился к девушке и тихо сказал:

— Пожалуйста, помогите мне. Если передумаете, найдите виконта Кроуфорда.

Камелия ничем не выдала своих чувств, лишь сухо кивнула. Реджинальд, попрощавшись, вышел, а я на миг задержался в дверях. Как жаль, что у меня ничего не вышло.

Я обернулся, закрыть за собой дверь, как вдруг услышал тихий стон, и звонкий голос с родным йоркширским акцентом произнес:

— Не уходи! Я вернулась к тебе.

* Voyageur (фр.) — путник

Страница шестая.

Каменный цветок.

Под навевающий дремоту шелест волн я листал свой дорожный дневник, всерьез раздумывая над тем, чтобы раз и навсегда его уничтожить. Быть может, именно эта моя страсть и привлекала ко мне всяческие кошмары, побороть которые мне одному едва ли будет по силам. А меж тем я чувствовал, как невидимые кольца зла все сильнее закручиваются вокруг меня, готовые в любой момент сжаться и раздавить мою неправильную, такую неуместную и странную жизнь. Но меня волновало другое.

Я не боялся.

— Не думаю, что стоит это делать.

Рука моя рефлекторно дернулась, и с кончика пера сорвалась крупная черная капля и растеклась по бумаге отвратительной кляксой. Что ж, стоило догадаться, что карандаш в пути куда удобнее чернил.

— Отчего вы не в своей каюте, мисс?.. Мадемуазель.

Камелия слабо улыбнулась, не улыбкой, а лишь ее тенью, присела рядом, педантично расправив складки на темно-синей юбке. Я успел заметить, как ревностно она относится к условностям и к себе самой, к тому, как выглядит в чужих глазах. Корабль качнула волна, однако девушка не сдвинулась ни на дюйм, точно была прекрасной статуей, а не живым человеком. Мне внезапно захотелось прикоснуться к ней, чтобы убедиться, что под моими пальцами — теплая мягкая плоть, такая же, как у меня. А не просто бездушный мрамор.

— Мне грустно. Вам тоже. Я права?

Я опустил взгляд на испачканную страницу. Уже не разобрать, что за буквы были там раньше.

Наедине с мадемуазель Камелией я ощущал почти страх, иррациональное чувство опасности, беспомощности, ее глаза, необычные, почти фиалковые, смотрели прямо и печально. У Агаты был совсем другой взгляд. В нем было жизни столько, сколько мне сейчас не вынести.

— Что вы хотели? — спросил я хмуро, закрывая дневник. Образы, вызванные им, растворились в душном воздухе теплой каюты. Я вдруг почувствовал себя безумно уставшим.

— Я просто... — она отвернулась, переводя дыхание. Я видел, как судорожно поднялась и опустилась ее грудь. — Я хотела сказать, что я не она.

Дверь каюты уже давно закрылась, мягко и аккуратно, скрывая за собой строгую и прямую фигуру девушки, а я все не смел поднять глаза, потому что боялся увидеть совсем не то, что было на самом деле.

Но я сам хотел ошибиться.

— Постой, Джон. Это я, я вернулась к тебе!

Этот крик звенел в ушах точно церковный колокол. На долю секунды мне показалось, что я ошибся, но Реджинальд стрелой влетел обратно по ступеням, едва не сметая меня с пути:

— Вы слышали? Слышали? Да не стойте же столбом!

Я обернулся, скорее подчиняясь приказу, чем осознавая свои действия, и увидел все ту же мадемуазель Камелию, стоящую с безвольно опущенными руками посреди комнаты. Взгляд ее был тускл и безжизненен, но губы улыбались, и было в этом столько жути, что даже я, привыкший, казалось бы, ко всякому, ужаснулся. Но этот голос...

— Джон.

— Агата?..

Кроуфорд подтолкнул меня в спину, и из теплого коридора я будто бы окунулся в вечную мерзлоту. Слишком знакомое ощущение.

— Пожалуйста, любимый, не задавай вопросов, просто слушай, — вновь заговорила кукла, иначе я не мог ее назвать. — Тебе нужно спешить.

— Куда? — от волнения слова застревали в горле. Я замер в нерешительности, едва перешагнув порог. — Это правда... ты?

— Не плачь, прошу.

Она всегда чувствовала меня, и даже сейчас, с той стороны бытия, она знала все, о чем я думал и чего хотел. И по-прежнему жалела меня. А что делал я?

— Агата...

Она мягко улыбнулась, я не видел этого, ибо губы Камелии не дрогнули ни на миг, но помнил ту улыбку, что всегда озаряла прекрасное лицо моей невесты.

— Мало времени, — вздохнула она. — Вернись обратно, к истоку, пока они не догадались. Она знает, куда идти. Скорее, Джон! Вернись обратно!

— Не догадался кто? Куда мне вернуться? — я силился разглядеть в лице медиума знакомые мягкие черты. — Агата?

— Джон!

Окрик Реджинальда заставил меня вздрогнуть. В ту же секунду мадемуазель Камелия с тихим стоном осела на пол. Ее руки и ноги сотрясались в конвульсиях, побелевшие пальцы царапали ворс дорогого ковра. Мое тело отреагировало быстрее разума. Следуя моим указаниями, Реджинальд обездвижил девушку, а я сунул ей в зубы первое, что попалось под руку.

Была ли мадемуазель Камелия эпилептиком, я, разумеется, не знал, да и едва ли то был приступ эпилепсии, однако времени на раздумья не оставалось. Кроуфорд едва сдерживал напор хрупкой француженки, и вот, наконец, она, обессиленная, затихла.

— Я не спрашиваю вас, Джон, что все это было, — деликатно начал Реджинальд, — быть может, вы сами решите мне рассказать, однако, признаюсь, я в замешательстве.

Я безмолвно с ним согласился и взглядом поблагодарил за тактичность. Виконт перенес девушку на софу и позвонил в колокольчик, вызывая служанку.

Мы покинули особняк в молчании, думая каждый о своем, и думы мои были тяжелее гранита.

Завтрак после бессонной ночи показался мне безвкусным и пресным, несмотря на то, что повар Кроуфорда как обычно постарался на славу. Реджинальд принялся