Ну да и мой читатель, смею надеяться, изучающий сию рукопись не без интереса, сам наверняка может представить себе картину, мне открывшуюся. Отмечу лишь, что визгливые жалобные крики чаек были столь громкими, что от них грозила разболеться голова, а запах рыбы и соли въелся в волосы и одежду в первые же минуты нашего здесь пребывания.

Возница, оказавшийся к моему вящему удовольствию, англичанином, отвез нас до ближайшего города — Данмор-Ист, точнее, крупного поселка, где высадил нас посреди широкой улицы, окруженной с обеих сторон ровными рядами двухэтажных домиков с белеными фасадами. Одним словом, совершенно искренне могу сказать, что городок произвел на меня впечатление самое что ни на есть приятное. И мнение это держалось до той самой минуты, как, сойдя с главной улицы, мы не столкнулись с вопиющим проявлением человеческой жестокости. Посреди белого дня компания подвыпивших мужчин, насколько могу судить, проявляли совершенно неприемлемую грубость в отношении одинокой женщины.

— Ведьма! Возвращайся в ад, дьявольское отродье!

Мадемуазель Камелия рядом ахнула и отступила на шаг, весьма благоразумно скрываясь за нашими спинами.

— Ведьма! — меж тем продолжал самый крупный из ирландцев, опасно потрясая кулаком в воздухе. — Чертова ведьма!

Он замахнулся, тут же пошатнувшись, и лишь это одно спасло несчастную от удара. Реджинальд выдал неожиданную для его воспитания и происхождения фразу и вышел вперед, удобнее перехватив трость с массивным набалдашником:

— Господа! Вы ведете себя недостойно джентльменов, — дерзко заявил он, хотя и ему было видно, насколько эти типы были далеки от звания джентльменов. К тому же мы были иностранцами и иностранцами, не пользующимися популярностью по эту сторону пролива, так что храбрость Кроуфорда могла легко обернуться глупостью. Однако удача в тот день была на нашей стороне.

— Чертовы англичане, — пробормотал зачинщик, но вся компания, уподобившись трусливым крысам, попятилась и скрылась с глаз.

На пустой улице мы остались одни, и Кроуфорд кивком предоставил мне право вести диалог со спасенной нами особой. Та же не стремилась выражать благодарность и в ответ на мою ободряющую улыбку лишь испуганно отшатнулась, прикрывая лицо, точно опасаясь новых побоев. Подобная реакция смутила меня, но в большей степени разгневала.

— Мэм, прошу вас, не бойтесь. Мы не желаем вам зла, — я показал пустые ладони и сделал короткий шажок к несчастной. — Вы понимаете меня?

Разнообразие ирландских диалектов, увы, было так же далеко от меня, что и в дни моих первых путешествий в страну зеленых холмов, так что я мог только надеяться, что остался понят.

Женщина несмело опустила руки, взгляд ее неожиданно ясных малахитово-зеленых глаз опасливо скользнул по нашей компании. Казалось, она решает невероятно важный вопрос — стоит ли доверять нам или же спастись бегством, что ей, видимо, было привычно. Наконец, сухие и искусанные губы ее разомкнулись:

— Знаю. Я чувствую это, — она приложила ладонь к груди, не сводя притом с меня загадочного взгляда. — Но опасность, опасность! Спасай свою заблудшую душу, мальчик, потерявшийся среди волн.

И, выдав сию странную фразу, незнакомка подхватила истрепанный подол черной юбки и убежала вслед за своими недругами. Мадемуазель Камелия легко коснулась моего локтя:

— Доктор Найтингейл? Полно, не слушайте глупый вздор. Она же сумасшедшая, это очевидно.

— Но вдруг это несчастное создание и впрямь ведьма, Джон? — с другой стороны отозвался Реджинальд, чем заслужил от нашей прекрасной спутницы яростный взгляд. — Нам непременно нужно снова с ней поговорить. Я убежден в этом!

Увы, или же к счастью, найти и догнать ее уже не представлялось возможным. Нам более ничего не оставалось, как, предвосхищая конец дня, отыскать единственный в городке постоялый двор, что своим унылым видом нагонял тоску даже на такого неприхотливого путника, как ваш покорный слуга. Тут же, у парадного, смею полагать, входа целый выводок бродячих кошек довольствовался рыбными отходами, выброшенными рядом с порогом. Тяжелый запах гниющей рыбы оттолкнул бы кого угодно, однако же у нас не было выбора.

Пожалуй, тяжелее всего неприветливые условия переживала мадемуазель Камелия. Ее прелестный маленький носик был слишком нежен, как и белая кожа, привыкшая к шелку, нежели к застиранным грубым простыням. Оставляя девушку одну в комнате, я с трудом подавил желание утешить ее, как ребенка, однако она, как мне представляется, была нетерпима к жалости. Чувство, хорошее для мужчины, но мало идущее женщине.

В свою очередь я, оставшись в тишине, раскрыл свой дневник на чистой странице, сквозь которую просвечивало чернильное пятно, как напоминание о моей нерешительности и сомнениях. Что же мне написать? О своих страхах, о своих мыслях? Я достал карандаш и принялся старательно его затачивать, пытаясь хоть как-то привести в порядок голову. Я давно перестал понимать, что и зачем делаю. Причины моих поступков определялись короткой строчкой в записке, и я шел по этому призрачному следу, мало задумываясь о том, что найду в конце пути. Наверное, я превратился в одержимого, раз сам раз за разом ищу то, что способно свести с ума человека нормального. Я погряз во тьме и все глубже погружаюсь в нее не по воле судьбы, а по собственному желанию.

И все же я должен дойти, какой бы не оказалась конечная цель моего путешествия. С этой мыслью я отправился в постель.

Сон мой был привычно наполнен мутными навязчивыми кошмарами, вспомнить которые поутру никогда не получалось, но которые превращали ночной отдых в нескончаемую пытку, череду пробуждений, промежутки между которыми становились все короче, сменяя друг друга до самого рассвета. В один из таких моментов я открыл глаза, вновь наблюдая над собой опостылевший беленый потолок, сейчас тонущий в густом обволакивающем сумраке. Я не мог вспомнить, что мне снилось, знал лишь, что видение мое несло на себе печать прошлого. Я приподнялся и в ожидании возвращения сна уставился в окно.

Внезапно некий посторонний звук привлек мое внимание, я откинул плед, однако подняться не успел — дверь скрипнула, впуская в комнату облаченную в черное фигуру. В любой другой ситуации я бы испугался или попытался позвать на помощь, благо комната Реджинальда находилась по соседству, и на мой голос друг бы непременно примчался в ту же секунду. И все же я не ощущал беспокойства. Возможно, причиной тому была нереальность происходящего, скрытого вуалью ночной тьмы.

— Кто вы? — лишь потребовал я ответа, и получил его в весьма