За чаепитием близнецам, в особенности Миранде, похоже, не понравился Крошка Джек, они таращились на него, когда он пытался что-то сказать, и он замолчал. И хотя они вели себя по отношению к нему несколько враждебно, я со стыдом должна признаться, что Миранда, не вполне симпатичная близняшка, нас очаровала. У нее была очень уверенная манера держаться, свойственная высоким людям, и она изобретательно использовала сленг. Мелоди была на этот раз куда менее симпатичной и явно соглашалась с сестрой во всем, в том числе и в нелюбви к Джеку. Ну да ладно.

Например, когда Крошка Джек взял игрушечного пингвинчика, Миранда завизжала:

– Руки прочь от моего пингвина, малявка!

Джек вздрогнул и отпрыгнул в сторону, Мелоди засмеялась, а Миранда сказала:

– Вот псих, что с ним?

И Мелоди снова засмеялась.

Миранда сообщила, что ее имя означает «та, которой восхищаются», и это было похоже на правду, потому что, несмотря на всю ужасность ее поведения, она почему-то производила впечатление. Думаю, именно так и начинается травля. Нам следовало заступиться за Крошку Джека, но: a) когда она назвала его мрачным мопсиком, нам стало смешно, и b) мы не хотели, чтобы она и нам придумала какие-то прозвища. Достаточно того, что она назвала меня Мисс Маффет только потому, что я села на пуфик. И смеялась над моим игрушечным лягушонком, которого я принесла, решив, что он им понравится.[9]

Когда миссис Лонглейди позвала нас пить чай, Миранда сказала «черт». И мистер Лонглейди довольно сердито попросил ее не сквернословить. Мы посчитали это странным. Мы понятия не имели, что «черт» считается бранным словом, и еще хотели бы знать, почему он не возражал, когда она, качаясь на качелях в саду, кричала: «Пиздодурки, пиздодурки».

Может, он не слышал.

Поведение Миранды меня озадачило: то она нас обожала, то готова была стереть в порошок. Она сказала, что у нас замечательный дом, а когда мы принялись рассказывать о его достоинствах, она тут же сообщила, что в деревне все нас ненавидят за то, что мы живем в этом доме, и сразу все испортила.

Крошка Джек, которого по малолетству от подобных разговоров мы обычно ограждали, принял эти слова близко к сердцу и спросил, почему жители деревни нас ненавидят, на что Миранда сказала:

– Ах, бедный мангустик, они ненавидят не тебя, а твою маму.

Крошка Джек сказал:

– Это неправда. – И вид у него был грустный.

– Ну конечно же, правда, – сказала Миранда тоном, полным заботы, и похлопала его по руке, как добрая учительница, и Крошка Джек не знал, приободриться ему или нет.

Позже, когда мы пили чай, Миранда сказала, что придумала для нас тайное прозвище. Она предложила угадать какое. Мы сказали, что в голову ничего не приходит.

– Сдаетесь? – спросила Миранда.

– Мангусты? – спросил Крошка Джек.

– Нет, это было бы глупо, – ответила Миранда.

Мы промолчали.

– Сдаетесь? – снова спросила она.

– Да, – сказали мы.

– Ладно, скажу вам. Пиздодурки.

Я разозлилась, поскольку предчувствовала, что именно так она и скажет, – а промолчала, исключительно чтобы она не стала надо мной смеяться, а уж она бы точно стала смеяться, если бы я произнесла это слово. В общем, куда ни кинь, всюду клин.

К чаю подали консервированные персики с заварным кремом, обсыпанным сахарными бусинами. Мистер Лонглейди несколько раз назвал это блюдо «трайфлом», но это был никакой не трайфл, а Миранда посоветовала нам не увлекаться угощением, иначе нас вырвет. И никаких следов выпечки, которую миссис Лонглейди нам вчера наобещала.

Я смотрела на сестер Лонглейди, сидящих напротив. И совсем они не одинаковые, по мне, так они лишь немного похожи, как самые обычные сестры, а то и кузины.

У Миранды губы были тонкими, можно даже сказать, что и нет их вовсе, так что все зубы наружу, сразу ясно, хорошо она их почистила или так себе. У Мелоди же губы были пухлые и никаких выставленных на обозрение зубов. Кроме того, Миранда выше Мелоди и уши у нее топорщатся под волосами.

Мне всегда было жалко Мелоди, потому что про нее говорили, будто она копия безгубой Миранды. Удивительно, что она не попросила родителей перестать повторять, что они одинаковые. С другой стороны, было очевидно, что Миранде нравится, что ее считают копией Мелоди, очень даже милой. Миранда повторяла: «Нас никто не может различить». И я видела, что Мелоди этим сыта по горло.

Не успели мы допить чай, как мистер Лонглейди, которому надоели выкрутасы Миранды, убрал все со стола. Мы несколько минут еще сидели, пока Миранда что-то вещала, и тут до нас донеслись звуки музыки. Это была нежная медленная мелодия, сыгранная на скрипке под настойчивый аккомпанемент фортепиано. Мы замерли, прислушиваясь. А потом, к нашему изумлению, Миранда разрыдалась, то были размеренные всхлипы, без слез и шмыгания носом. Моя сестра и Крошка Джек поняли, что она притворяется, и холодно взирали на нее. Но на Мелоди представление сестры произвело сильнейшее впечатление, и она тоже расплакалась, но по-настоящему, даже слегка задыхаясь.

– Что случилось? – всхлипывая, спросила Мелоди.

Миранда ничего не ответила.

– Это из-за музыки? – спросила Мелоди.

Но Миранда рыдала не из-за музыки. Причиной оказался Буфо, мой лягушонок, хотя еще и двадцати минут не прошло с тех пор, как она над ним потешалась. Сейчас она нежно баюкала его.

– Он так похож на лягушонка, которого дедушка подарил мне на день рождения, когда мне было шесть лет, – наконец выдавила она, – как раз перед смертью… и он потерялся.

Она громко всхлипнула.

Мне захотелось выхватить у нее Буфо, но меня сочли бы бессердечной.

На самом деле Буфо принадлежал нашей маме. Когда мама была совсем крошкой, ее отец привез лягушонка из далеких краев после окончания войны (возможно, вместе с индийскими шкатулками, которые мы погубили в главе, где рассказывалось про стирку). Для ее старших братьев он привез всякие интересности навроде пуль и звериных клыков, а еще разрисованные игральные карты и стеклянные шарики необычных расцветок. Но маме он привез настоящее произведение искусства – лягушонка из полированного дерева с точеными, мастерски вырезанными лапками, сгибающимися в суставах, и выпученными движущимися глазами. Мама хотела назвать его Лягушонком, но отец уже дал ему имя Буфо, и хотя он ничего не имел против того, чтобы дать новое имя, мама согласилась звать его так.

– Можно я возьму его на денек-другой, Мисс Маффет? – спросила Миранда, глядя на Буфо и трогая его глаза, – ну пожааалуйста.

– На самом деле он мамин, – сказала я и посмотрела на сестру, умоляя ее положить этому конец.