– Я буду его холить и лелеять, с ним ничего плохого не случится, я обещаю, Мисс Маффет, клянусь смертным одром моей матери.

Ни в коем случае я не хотела оставлять ей лягушонка, но храбрость меня покинула, и я уже начала думать, что, может быть, ничего плохого не случится и, конечно, она станет лучше относиться ко мне, если я скажу «да». Но я знала, что это неправильно и что следует сказать «нет». Мы с сестрой уничтожили индийские шкатулки, и Буфо был единственной вещью, оставшейся от маминого отца.

Моя сестра встала и сказала:

– Ты можешь взять Буфо на очень короткое время, но и только.

Миранда посмотрела на меня и торжествующе улыбнулась.

– Спасибо, Мисс Маффет, – сказала она с мерзкой улыбкой и помахала передней лапкой Буфо. – До свидания, Мисс Маффетт, – сказала она от имени Буфо, как чревовещатель.

Тут снова появился мистер Лонглейди и сказал, что нам пора домой, и мы ушли.

Жизнь и прочие дела шли свои чередом, мы регулярно, хотя и нечасто ездили в Лондон, на Девоншир-плейс, за таблетками. Та женщина, Джулия, которая выглянула из окна второго этажа в доме доктора Джилби в день нашего первого туда визита, похоже, была рада нас видеть и угощала нас апельсиновым соком и таинственными печенюшками, подобных которым мы никогда раньше не видели, – поджаристыми, хрустящими, в меру сладкими, никак нельзя было удержаться и не взять еще одну, и еще, и еще, пока на красивом блюдце ничего не оставалось, кроме мелкого сахара ржавого цвета, и иногда, уходя, я проводила по блюдцу пальцем. Печенюшки были такими чудесными, что я почти ощущала их вкус, как только мы сходили на платформу вокзала Сент-Панкрас.

Нам с сестрой нравилось кататься в Лондон, и, оглядываясь назад, я думаю, что эти поездки сыграли положительную роль. Мы сначала посещали важные места навроде Музея мадам Тюссо, а уже потом отправлялись за таблетками на Девоншир-плейс. Визит за таблетками был довеском к насыщенному дню. Мы научились ловить такси на ходу, а когда движение было плотным, по очереди пятились задом. И мы научились не паниковать, если опаздывали, потому что ждать на стоянке такси необязательно, можно было поймать такси почти в любом месте, в отличие от автобуса или поезда. Мы поняли – не сразу, – что таксист рассчитывает получить примерно на десять процентов больше, чем показывает счетчик.

Моя сестра спросила приятного с виду водителя, отчего предыдущие таксисты так сквернословили, когда мы выходили из машины. Приятный с виду водитель пришел в ужас от того, что мы ничего не знаем о чаевых, и объяснил нам, как все устроено. Мы дали ему чаевые, и он, подобно американцу, пожелал нам «хорошего дня», не то что предыдущий водитель, который назвал нас драными сучками.

Правило было такое: 10 % – без багажа, с багажом – 15 % и 20 % – с иностранцев. С тех пор я всегда следую этому правилу.

Однажды мы дошли до кабинета доктора Джилби на Девоншир-плейс пешком, потому что были неподалеку, ходили смотреть Коллекцию Уоллеса, о которой слышали от мамы. Она сказала, что это «самая романтическая и чувственная коллекция», мы с сестрой не поняли, что речь идет о картинной галерее, и ожидали увидеть коллекцию зверей. В тот день, перед тем как отправиться за таблетками, мы решили съесть по тарелке супа. Мы проголодались, и в кои-то веки времени у нас оставалось с запасом (мы отвели на Коллекцию Уоллеса два часа, но управились быстрее), и мы нашли небольшое кафе с высокими стульями вдоль подоконника и зашли внутрь. Меню показалось нам довольно необычным. Сестра сказала, что кафе, наверное, испанское, потому что на доске мелом были написаны всякие необычные блюда вроде оссобуко и сэндвича с маринованным перцем. А еще волосы у официантов были черными и блестящими. Но у них все-таки нашлись тосты с сыром и суп из бычьих хвостов, и мы заказали по порции и того и другого. А потом пожалели, что не заказали только два супа. Этот сыр ни с чем нельзя было сравнить, разве что с воском, а хлеб даже не удосужились поджарить. Так мы узнали, что в незнакомом кафе безопаснее всего заказывать суп «Хайнц».

Другими словами, мы кое-что узнали о Лондоне (такси = чаевые), о культуре и искусстве (Коллекция Уоллеса = художественная галерея) и немного о жизни в целом (суп «Хайнц» = безопасность).

Однажды, когда мы собирались сесть в поезд на вокзале Лестера, нас остановил излишне любопытный скучающий полицейский и, чтобы поскорее избавиться от него, мы соврали ему что-то безобидное. Как оказалось, зря, хотя если бы мы сказали правду, было бы еще хуже. Лучше всего было бы соврать по-крупному – например, сказать, что мы встречаем кого-то, – или вообще не попадаться. Мы сказали ему, что едем в Лондон на встречу с отцом, что было наполовину неправдой. На случай обыска сестра спрятала деньги на таблетки и зоопарк в носке.

Полицейскому не понравился наш настрой. Не то чтобы мы грубо разговаривали, но сестра сказала ему не беспокоиться на наш счет, и он тут же забеспокоился (так оно всегда и бывает) и попросил нас пройти с ним в привокзальное отделение, где он заставил нас ответить на целую кучу вопросов: кто мы, какова цель нашей поездки, сколько нам лет, что мы собираемся делать. Полицейский поискал наш номер в телефонном справочнике, но он там не был указан, потому что мама – женщина, и тогда он подумал, что мы его обманули, назвавшись чужими именами. Потом он понял, что мы представились детьми Эдварда Вогела из «Х. Вогел и Компания», достал наш телефонный номер другим способом, через Чарлз-стрит, и позвонил нам домой. Мы слышали его реплики из разговора с мамой.

– Я тут с двумя несовершеннолетними, которые собираются ехать в Лондон на поезде. Вы в курсе этой поездки, мадам?

– Понятно. И это с вашего согласия, мадам?

Разговор тянулся и тянулся, а часы тикали, время шло, и я поняла, что уже прибыл наш поезд. Я показала на часы на стене отделения, а потом на дверь, но полисмен закрыл дверь ногой.

Он хмурился, слушая нашу маму.

– Но вот это любопытно, мадам. Старшая девочка сказала, что в Лондоне на вокзале Сент-Панкрас они встречаются с отцом.

Я похлопала его по руке. Он отвернулся и сказал: «Понятно, мадам».

На поезд мы опоздали. Я услышала, как он отъезжает, и расплакалась.

Полицейский обратился к нам:

– Мама хочет вам что-то сказать.

Сестра взяла трубку.

– Да. Мы опоздали на поезд, – сообщила она, – хорошо, ладно, ну что, нам ехать домой?

Мы сели на следующий поезд, но зоопарк пришлось отменить.

Большие надежды, что я возлагала на таблетки, в конце концов развеялись, и мне пришлось согласиться с сестрой, что все таблетки в мире не помешают маме грустить и писать пьесу. Честно говоря, казалось, что чем больше таблеток мы привозим, тем больше актов в пьесе становится.

Значит, настало время для следующего человека у руля из Списка. Мы были расположены к очень милому мужчине по имени Фил Олифант, который жил в деревне и любил лошадей, – возможно, я уже упоминала его имя. Сестра случайно встретила его, когда искала себе нового пони, Фил Олифант оказался и симпатичным, и красивым, и любителем лошадей – даже кованые ворота возле его дома украшал узор в виде головы лошади. В общем, идеальная комбинация.