Глаза обоих мужчин блеснули азартом.

— Сандра, твой исследовательский пыл вполне понятен, но не забывай, что, в отличие от тебя, у нас есть дети! И они здесь, с нами! — Марина тоже встала и взглянула Сандре прямо в глаза. Александра была выше её почти на полголовы, но от слов женщины моментально как будто бы сгорбилась, уменьшилась. И погасла. — Кстати, за Аллу перед её родителями отвечаешь именно ты! И, насколько я могу судить, роль индейцев на тропе войны, которую ты нам, кажется, предлагаешь, именно для Аллы подходит в наименьшей степени…

— Я ничего не предлагаю. — Александра отвернулась и даже сделала шаг в сторону от костра. — Ты права, Мариша. Вам решать. Я сделаю, как вы скажете. Можно повернуть назад хоть сегодня и встать лагерем на каком-нибудь озере на границе с Карелией. Половим с недельку рыбку, позагораем, пособираем грибы с черникой — и назад, в город… Потом поищем в Инете информацию о том, что же это было… То-то твоя Тина будет рада…

— Нет! — в круг взрослых решительно шагнула Кристина. Растрёпанные волосы, ростом с мать, но в два раза тоньше. Монморанси крутился у ног девочки, Хильда внимательно наблюдала издали. — Короче, тётя Сандра, Барон, отец, мама… Мы… это Алка, я, Кирилл, даже Подлиза… Мы все за то, чтобы ехать дальше!

Монморанси считал себя крутым и отважным. К тому же он был кобель. Брунгильда была ленива, прожорлива и труслива. Поэтому Монморанси в мужской наивности полагал, что она должна была ему подчиняться и благоговеть. Немного смущал пёсика тот факт, что подступиться к Брунгильде он мог бы разве что со стремянки. Ему было всё равно. Будь он человеком, он пожал бы плечами: чему быть, того не миновать. Смелость города берёт…

Ссориться с Монморанси Хильда явно не хотела. Но и признавать его безусловное главенство в их маленькой стае тоже не собиралась. У неё явно имелись какие-то свои интересы. В основном её занимала еда. Сам Монморанси ел не очень много, временами привередничал и Хильдиной голодной всеядности не понимал совершенно. Гораздо больше его занимали вопросы иерархии. Однако природная сообразительность подсказала ему самое главное: если Брунгильде хоть отдалённо намекнуть на возможность пожрать, из неё можно было вить верёвки.

Кроме Хильды, под самопровозглашённым покровительством Монморанси состояли: хозяин, его сын Кирилл и, несколько в меньшей степени, девочка Алла. То есть в полном составе экипаж «Патриота».

Хозяин был существом высшего ранга и обсуждению не подлежал, а вот подшефных детей Монморанси охотно поменял бы. Молчаливого Кирилла — на ласкового Виталика, а нервную Аллу — на весёлую и уравновешенную Кристину. Но кто его спрашивал? В жизни далеко не всё идёт так, как тебе бы хотелось. Эту истину фокстерьер за три года своей собачьей жизни успел крепко усвоить.

Покамест всё складывалось не так чтобы очень хорошо, но могло бы и хуже. Ездить в «Патриоте» Монморанси не слишком нравилось, он же не Хильда, ростом не вышел высовываться в окно. Только тряска и шум, то об одно стукнешься, то об другое… А когда машина останавливалась, хозяин почти всё время проводил подле стремительной, опасно напряжённой женщины в пятнистых штанах и, кажется, тоже пытался решать иерархические вопросы. Получалось у него, кажется, ничуть не лучше, чем у фокстерьера…

Зато на стоянках Монморанси отрывался по полной. Сколько интересного вокруг! Гуляй сколько хочешь, нюхай, лови того, кто поймается. В лесу водилось множество тварей, не слишком знакомых городскому псу, но очень привлекательных на роль добычи. Одного жаль — Хильда в основном торчала возле костра. Ждала, когда дадут что-нибудь съедобное. Или просто без присмотра оставят. По утрам, когда самая пора приличной собаке побегать по лесу и лугам, она просто лежала на солнышке и громко щёлкала зубами, ловя пристававших к ней насекомых. Мух, слепней, даже ос. Когда-то, щенком, Монморанси однажды поймал осу, и та цапнула его за язык. В итоге полосатые жужжащие твари были едва ли не единственной силой, которой он по-настоящему боялся. А вот к жабам и особенно к лягушкам Монморанси в этой поездке своё отношение пересмотрел. Раньше он ими брезговал, а теперь специально искал, придавливал лапой и лаем звал Хильду. Та благосклонно принимала подарок, после чего иногда облизывала мордочку фокса большим тёплым языком. Монморанси неизменно изображал оскорблённое самолюбие: тоже, нашла щенка. Тем не менее ему было приятно.

В промежутках между этими счастливыми событиями Хильда на своего преданного поклонника особого внимания не обращала. Потому, когда он услышал, что Брунгильда зовёт его, удивлению кобелька не было предела.

— Гав? — басовито выговорила она. И вскорости повторила: — Гав?

В её голосе не было испуга, скорее недоумение. И некоторая тревога.

Монморанси мгновенно нырнул в мелкие колючие сосенки, перепрыгнул через расщелину в камне, пробежал по хрусткому беломошнику, прыжками поднялся на взгорок и остановился над речкой, журчавшей в скалистом каньончике.

Здесь вместо Хильды он перво-наперво увидел Кирилла. Юноша сидел на камне — почему-то в одних трусах. Брюки лежали у него на коленях, а неразлучный ноутбук — в выемке камня. Кирилл казался смущённым. Он торопливо рылся в карманах, видно что-то ища.

— Тихо, Хильда, — приговаривал он. — Хорош бухтеть, всё в порядке… Да помолчи уже наконец, за умную сойдёшь! Вот, смотри, — у меня конфета есть…

Хильда тут же проявилась из-за кустов, уселась перед Кириллом и, заранее облизываясь, замолотила по земле пушистым хвостом.

— Гав-гав-гав-гав! — залился возмущённым лаем Монморанси.

— Заткнись, идиот! — рявкнул Кирилл и замахнулся на Монморанси штанами. — Сейчас как врежу!

«Ну вот, как всегда. Некоторым конфетку, а мне…»

Монморанси отпрыгнул на метр и залаял ещё громче, буквально зашёлся, как это водится у фокстерьеров. И не только по причине оскорблённого самолюбия. Он учуял запах, очень странный в сложившихся обстоятельствах. Неужели Хильда с Кириллом на кого-то охотились?! Без него?!

Кирилл вскочил на ноги, подхватил брюки.

— Да пошли вы оба! — прошипел он и быстро зашагал по тропинке вдоль реки. Но не к лагерю, а куда-то прочь.

Дрожа от возбуждения, Монморанси подбежал к Хильде. Та даже не зарычала, а негромко зарокотала — низко, предупреждающе. Прижав лапой, она разворачивала конфетный фантик, ловко действуя носом. Монморанси обиженно взвизгнул, а сука хрустнула фруктовой карамелькой, встряхнулась и, поскольку делить было больше нечего, вполне доброжелательно заулыбалась фокстерьеру: «Ну, что тебе?»

В этот момент на взгорке появилась Кристина.

— Эй, собаки! Вы тут чего, подрались, что ли? Хильда, я тебе дам — маленького притеснять! А ты, Монморанси, мелкий поганец…

Обе собаки тут же изобразили вину, раскаяние и то, что называется «повинную голову меч не сечёт». Тотчас растаяв, Кристина погладила вставшего на задние лапы Монморанси, потрепала пушистый загривок Брунгильды.