Задыхаясь от отчаяния, злости и полной безнадеги, я ворвалась внутрь и замерла как вкопанная. Внутри не было ни души… Только перевернутый стул, неярко горящая электрическая лампочка под потолком, да бурые пятна под ногами напоминали о том, что не так давно здесь были конкретные разборки.

Я присела на корточки и коснулась кончиками пальцев незасохших пятен на бетонном полу – пятен крови.

Мне вдруг стало совершенно понятно, почему Колька отвез меня на другой конец города. Давыдов, конечно же, догадывался, что я вернусь сюда, одна или с ментами, но вернусь. И просто выгадывал время, чтобы успеть…

Я спрятала пистолет обратно в сумочку и поникшая вышла из гаража. Дождь, сырость, слякоть. И на улице, и в душе – пакостнее некуда!

Не помню, как я добрела до машины, села в салон, включила печку посильнее, поставила «дворники» на автомат и нехотя завела мотор.

Что делать? Как быть? Где искать Марка? Живого или мертвого – я уже не знала. «И что теперь будет с моей дорогой тетей Милой?» – екало сердце. Я была в тупике.

Пожалуй, единственным человеком, который мог бы дать ответы на все эти вопросы, был Миша Кравец. Но как отыскать того, о ком ты не знаешь ничего, кроме имени, – задачка не из простых. «А впрочем…» – я так задумалась, что едва не врезалась в затормозивший впереди автомобиль. Водитель иномарки, чудом избежавший аварии, нажал на гудок. Должно быть, он сейчас послал в мой адрес все мыслимые и немыслимые проклятия. Мне было все равно.

«А впрочем, есть у меня одна зацепка», – размышляла я, втыкая первую передачу и трогаясь с места. Я включила поворотник, свернула на прилегающую улицу и поехала вперед. В голове у меня был вполне четкий и логичный план и не менее конкретный пункт назначения – Соборная, дом пять, квартира тридцать два. Именно по этому адресу проживал небезызвестный господин Мартынов – рядовой художник и случайная пешка в крупной игре Миши Кравца.

До нужного квартала в центре города я добралась за час, поставила машину во дворе и бегом поднялась на самый последний этаж.

Трясясь от нетерпения, я нажала на звонок раз, другой, третий. Тишина. Я подождала, позвонила еще раз, тот же результат. Неужели художника нет дома? Позвонила снова. Ждать дольше не имело смысла. Я разочарованно выдохнула и отвернулась – кажется, потеряна последняя ниточка, которая могла привести меня к человеку по имени Миша Кравец. Медленно я поплелась прочь к лестнице, шагнула на одну ступеньку вниз.

Дзинь! По ту сторону двери послышался приглушенный грохот – как будто обвалилась полка с посудой. Я тут же развернулась и во все глаза уставилась на кожаную обивку двери.

В квартире кто-то был.

Не шевелясь, я встала на месте и ждала. Но больше не последовало ни единого звука. Я напряженно прислушивалась, скользя взглядом по запертой двери. «Или не запертой?» – вдруг обратила внимание на чуть отошедшую от косяка створку. Стараясь не цокать каблуками, я приблизилась в двери и толкнула ее. Створка с легкостью открылась – не к добру. Внутри меня шевельнулась колючая тревога.

Машинально я вытащила из сумочки пистолет, сделала шаг вперед и тихо-тихо позвала:

– Эд…

В квартире темно и тихо. Должно быть, художник закрыл все шторы. Такой же бардак, как и в прошлый раз, ничего не изменилось.

– Эд, – чуть громче окликнула я, заглядывая в кухню. В раковине немытая посуда, на окне свалка, на столе размалеванная клеенка. И здесь все осталось по-прежнему.

Я снова вышла в коридор и позвала уже в голос:

– Эд! Ты здесь?

Под ногами скрипели старые половицы, я наугад шла вперед по длинному коридору.

Дзинь! – тихо, но отчетливо звякнуло что-то в другой части квартиры.

Я вздрогнула, обернулась и быстро пошла в ту сторону, откуда донесся звук. Без колебаний толкнула дверь в комнату, вскинула руку с пистолетом, шагнула вперед.

– Эд… – в ужасе выдохнула я.

На полу в осколках битого стеклянного столика полулежал художник. В руках он сжимал глиняную статуэтку, а на его белой рубахе растекалось красное пятно.

Должно быть, у Мартынова уже не было сил, чтобы подняться на ноги и открыть дверь. Поэтому он разбил стеклянный столик тяжелой статуэткой в надежде, что тот, кто звонит в дверь, услышит и придет ему на помощь…

– Эд! Эд! – я грохнулась на колени перед раненым и схватила его за руку. – Сейчас-сейчас, – приговаривала я, – потерпи чуть-чуть, я вызову «Скорую».

Я переворошила содержимое сумки, потом вспомнила, что мой сотовый был конфискован подручными Миши Кравца, и чертыхнулась.

– Эд! У тебя есть телефон? В квартире есть телефон?! – пыталась я расшевелить художника.

Мартынов открыл тяжелые веки, обвел комнату мутным взглядом, затем остановился на мне, сфокусировался.

– Ты?..

– Да, это я. Ты меня помнишь? Эд… Эх, Эд… Значит, Дима не получил мою записку…

Художник закашлялся.

– Сейчас я тебе помогу, только скажи, где телефон?

– Не надо… – одними губами произнес он.

– Как же?! Врачи тебе помогут! – я попыталась встать, но Эд с такой силой стиснул моей запястье, что я невольно ойкнула.

– Они не успеют… А я еще могу… – бормотал он.

– Как же так? Эд! Кто это сделал? Ты видел этого человека?

– Это все из-за нее…

– Из-за кого? – окончательно потеряла я нить разговора. Скорее всего у художника просто начался бред.

– Так пусть никому не достанется…

– Что?

Эдд точно бредил.

– Помоги мне…

– «Скорую»?! Врача?

– Нет, – сильно сжал мою руку он. – Мы можем отомстить… Помоги… – просил он.

– Что сделать? – я поняла, что спорить не имеет смысла.

– Они наверняка узнают… Рано или поздно узнают…

– О чем, Эд? О чем узнают?

– О ней.

Это был полный абсурд, я ничего не понимала.

– Они думают, что получили от меня, что хотели, но они ошибаются… – он зашелся то ли в бредовом смехе, то ли в предсмертном кашле. – Когда они узнают… Скажи им…

– Что?

Эд говорил все тише и тише, мне приходилось склоняться к нему, чтобы различить слова.

– Эд, это сделал Миша Кравец? Это он стрелял? Он или его люди?

– Помоги мне… Сделай, что я прошу… – должно быть, Эд меня уже не слышал и твердил одно и то же. – Запоминай…

– Кравец? В тебя стрелял Миша Кравец?! – в отчаянии вопрошала я. – Ты знаешь, как его найти? Скажи мне? Умоляю! Он похитил мою тетю!

– 3… 2… 4… 5… 6… 7…

– Эд, что это значит?

– Только… – голос прерывался, он говорил из последних сил. – Пусть они сами получат, что хотят… Ты не трогай! Они сами должны… Сами… Понимаешь…