Я невольно засматриваюсь на Алю, на ее расслабленную позу и искреннюю улыбку. На то, как держит в руках бокал с вином: невесомо так, спокойно, и улыбается какой-то шутке. Делает глоток из бокала, чуть прикрывая глаза. Красная капля стекает по ее губе и подбородку. Я отворачиваюсь.

– Антон, ты гитару брал? – уточняет быстро захмелевший Боря.

– А что, петь будем? – хохочет Вика.

Многие идут в отказ. Кто-то говорит, что нет слуха, другие, что уже пьяные, Боря загадочно пожимает плечами и просит притащить гитару.

– Сестренка… споешь?

Этот ее талант оказывается для меня открытием. Понятия не имел, что Аля умеет петь. Она краснеет и смотрит на брата недовольно. Явно не хочет, но когда толпа подстегивает и просит, отказывать не решает. Играть в нашей компании только Тоха умеет. Они с ней переговариваются, а я сцепляю зубы крепче. Алкоголь мне нельзя, потому что с утра на скалу, а выпить жутко хочется.

Антон начинает наигрывать знакомый мотив, я держусь изо всех сил. Аля начинает петь. Негромко, я бы даже сказал тихо, но в виду того, что все замирают, мне кажется, остальные звуки перестают существовать. Есть только музыка и ее голос. Глубокий мягкий тембр, умеренная звонкость, не режущая уши.

Я выдерживаю минуту, после чего встаю и иду к реке. Хуевый поступок, но у меня мурашки по коже от ее голоса. И член колом стоит от одной мысли о том, что у нас вчера так и не случилось.

По пути хватаю несколько плоских камней и у воды приседаю. В детстве игра в лягушки помогала мне успокоиться. С возрастом ее место занял алкоголь, а потом и экстрим. Ни то ни другое в эту минуту мне недоступно, поэтому возвращаюсь в детство.

Срабатывает ненадолго. Я все еще злюсь. На себя и ситуацию. И на Алину тоже злюсь. Я, может быть, никогда на нее не посмотрел, не подойди она ко мне той ночью. Но она подошла, прекрасно зная, кто я. Поехала со мной и отдала свою девственность. Не могу успокоиться, не зная, зачем. Почему мне? Неужели в ее окружении нет других парней?

– Глеб.

От мыслей отвлекает Мирон. Он останавливается рядом, приседает. Я делюсь с ним камнями. Мир пытается забросить, но выходит только два прыжка, а затем камушек тонет. Я тоже бросаю. Мой тонет после семи прыжков.

– Она тебе нравится, да?

– Кто?

– Аля. Ты весь вечер на нее смотришь.

– Так заметно?

Отнекиваться я не собираюсь. Будь на его месте Боря – ответил бы то же самое.

– Мне – да. Боре и остальным – вряд ли.

Я бросаю последний камушек. Те же семь прыжков. Рекорда из детства в десятку не будет. Поднимаюсь на ноги, Мирон за мной.

– Я никому не скажу, – говорит мне в спину. – Не мое дело.

– Что бы ты сделал на моем месте?

Его мнение почему-то хочется знать. Я редко спрашиваю, еще реже – прислушиваюсь. Два старших брата постоянно пытались давать мне советы, но я даже не слушал, не говоря уже о том, чтобы им следовать.

– Зависит от того, чего ты хочешь.

– Ее.

– В чем проблема? В ее брате?

– И не только. Я не готов к отношениям, а с ней иначе нельзя. Не получится только брать.

– Не хочешь отдавать? Тогда забудь, – Мирон хлопает меня по плечу.

Нас отвлекает топот ног и шумное дыхание. Я вижу приближающуюся фигуру, а когда она оказывается ближе, угадываю в ней Вику.

– Мирон? Глеб?

Она удивленно на нас смотрит, будто ожидала увидеть кого-то другого.

– Куда так спешишь? – спрашиваю, придерживая ее за локоть.

– Аля пропала! Пошла сразу за вами и… ее до сих пор нет! И на голоса не отзывается.

Блть! Отодвигаю Вику в сторону и решительным шагом иду к месту, где мы все сидели. Али там, ожидаемо, нет. Парней вообще нет, разбежались.

– Диана, что случилось? – спрашивает подоспевший за мной Мирон.

– Аля ушла почти сразу после вас. Боря забеспокоился, позвал ее, но она не услышала, потом мы все стали звать – ничего. Я не понимаю, почему она ушла и куда… всё же хорошо было.

– Все искать ее ушли?

– Да.

Блть! Боря едва на ногах держится, да и остальные не лучше.

– Поможешь? – спрашиваю у Мирона.

– Конечно.

Мы разделяемся. Я включаю фонарик и ступаю в густую чащу леса. Сердце в груди колотится дико. Далеко она уйти не могла, диких зверей здесь нет, но заблудиться в ночи – раз плюнуть. Я делаю глубокий вдох и кричу:

– Аля!

Ответа нет. Кровь разгоняется по венам, но это чувство не сравнимо с адреналином после экстремальных занятий. Сейчас я беспокоюсь, страх сковывает и заставляет паниковать, идти быстрее, кричать громче. Я хочу ее найти.

Аля

Заканчиваю песню с рвущимися наружу слезами. Остальные думают, что это просто эмоции от душещипательных слов, но реальная причина в другом. Он ушел. Просто встал и ушел посреди песни, не заботясь о том, как это выглядит для остальных. После окончания песни уходит и Мирон, но он хотя бы не забывает меня похвалить.

– Пойду прогуляюсь, – встаю, как только спина Мирона скрывается в лесу.

Мне нужно время на слезы и жалость к себе. Я скрываюсь в густой роще и меня раздирают рыдания. Глупо было надеяться, что я смогу остаться равнодушной. У меня не было ни единого шанса, хотя я конечно обещала себе не надеяться и не ждать. Да и чего ждать, когда парень к тебе равнодушен и переспал только потому что у тебя красивое лицо.

Я обхватываю себя руками и просто иду, не разбирая дороги. Вспоминаю нашу с ним первую встречу. Его уверенность, выверенные движения, четкое понимание, что делать дальше. Наверное, я поэтому в него влюбилась. Потому что он был взрослым и ответственным. На тот момент я уже достаточно насмотрелась на отчима, который сидел на маминой шее.

Стираю слезы со щек и прислоняюсь спиной к дереву. Дина была права – зря я полезла к нему. Нашла бы другого парня, привлекательного, такого же взрослого и внимательного, переспала без чувств и не вспоминала о нем. Но нет, я выбрала его и теперь меня душат воспоминания.

Я понимаю, что нужно успокоиться, делаю несколько глубоких вдохов и возвращаюсь, но… замираю. Вокруг меня кромешная тьма. Я не вижу огонька костра и не слышу голосов других. Быстро иду в ту сторону, откуда пришла, но… ничего… Мне кажется, или лес стал длиннее?

Я понимаю, что заблудилась спустя минут десять бесполезной беготни и криков. Я звала Глеба и брата. Никто из них не ответил. Идти дальше – глупо. Я не знаю, в какую сторону. Теперь не знаю. Запуталась. От жалости к себе хочется зарыдать снова, но я держусь. Моя безответственность и так привела меня сюда. О чем я вообще думала, когда пошла одна?