При этом бесконечные набеги литовцев становились все опаснее, поскольку внутренние противоречия, раздиравшие Лифляндию, нарастали, а противоборствующие стороны зачастую начинали искать себе союзников в лице внешних врагов. Так, например, Рига в своей борьбе с орденом находилась в союзных отношениях с язычниками не один десяток лет, точнее, до 1330 года. Прелаты тоже постоянно привлекали себе в союзники всех внешних врагов без исключения. Поэтому, когда Литва устремилась на восток, в Лифляндии вплоть до XV столетия удовлетворялись удержанием под контролем пустошей в приграничных с ней областях.

В XIV веке активную политику в отношении Литвы осуществляла только Пруссия. Не случайно в 1309 году резиденцией Великого магистра стал именно замок Мариенбург, а в 1328 году замок Мемельбург с прилегающими к нему районами был присоединен к прусской восточной провинции ордена.

При великом князе Гедимине (1316–1341) благодаря его мудрой восточной политике Литва заметно усилилась. Своим же сыновьям Гедимин поручил выполнение ряда задач, разделив ответственность между ними. Ольгерд продолжал начатую отцом русскую великодержавную политику, а Кейстут сражался с орденом.

Тогда орден под руководством Великого магистра Винриха фон Книпроде (1361–1382) находился на вершине своего могущества. Завоевав в 1362 году Кауэн и продвинувшись в 1378 году до Вильны[113], рыцари сражались за Жемайтию. В 1398 году по условиям Салинского договора[114] эта область отошла к ордену, а в 1399–1400 годах была им оккупирована. Однако орден не смог более собрать все свои силы и там утвердиться.

Этому помешало то, что сын Ольгерда Ягайло, женившись в 1386 году на польской королеве Ядвиге, по сути, передал Литву под влияние Польши, но одновременно стал основателем великого многонационального государства. В битве же при Танненберге объединенные силы поляков, литовцев, русских и татар сломили мощь ордена, и в 1411 году частично, а в 1422 году окончательно рыцари вынуждены были оставить Жемайтию.

Орден, конечно, пытался разорвать связь Литвы с Польшей, но все было напрасно. Именно с этой целью он оказывал поддержку великому князю Литовскому Витовту (1392–1430) в осуществлении его устремлений создать независимое великое литовское государство. Ведь политика Литвы в отношении России, которая, по мнению ордена, должна была отдалить литовцев от поляков, Пруссию не только не затрагивала, но и являлась для нее желательной. Однако поддержка орденом Витовта в осуществлении его планов относительно Пскова и Новгорода заставляла оба этих русских княжества искать среди прочих возможных союзников помощи у Москвы и делала их врагами Лифляндии. И в этом вопросе интересы прусского и лифляндского отделений Германского ордена диаметрально расходились. Кроме того, возможность победы Литвы над Псковом и Новгородом таила в себе рост литовской угрозы непосредственно для самой Лифляндии.

Все это и определяло непоследовательность в позиции лифляндского магистра во времена Витовта и двойственность политики Лифляндии в целом – необходимость в защите своего края часто вступала в противоречие с общими интересами Германского ордена. Но такая двойственность могла возникнуть только в результате того, что у ордена уже больше не было сил формировать ситуацию на востоке Европы.

К тому времени, особенно после 1410 года, он находился в упадке и был вынужден в своей политике, в том числе и в отношении Лифляндии, лавировать, учитывая постоянно менявшееся соотношение сил. Однако в 1398 году, когда Витовт нуждался в поддержке ордена, могло показаться, что мысль о распространении господства ордена в восточном направлении, которая затухла вроде бы еще в XIII веке, вновь ожила – в Салинском договоре наряду с прочим в качестве утешения Витовту был обещан Псков. В то же время ничто так не характеризует полную перемену во властных отношениях между орденом и Литвой, как установившиеся в более поздние годы правления Витовта мирные взаимосвязи Лифляндии с Псковом, которые порой вместе противостояли коалиции Новгорода, Литвы и Москвы.

После смерти Витовта Ливонский орден предпринял еще одну попытку поддержать Литву против Польши, объединившись со Свидригайло[115] против его брата Ягайло. Однако эта попытка полностью провалилась, принеся только потери и поражения, решающим из которых явился разгром войск ордена в битве под Вилькомиром на реке Святой 1 сентября 1435 года. Установленный же в Бресте 31 декабря 1435 года «вечный мир» границы между Литвой и Лифляндией не определил, а все дальнейшие попытки ордена урегулировать пограничный вопрос так ничем и не закончились.

Тогда для обеспечения границ орден начал возводить крепости (в частности, замок Бауска[116]) и расселять в приграничных районах своих вассалов. К тому же относительно благоприятный для ордена пограничный договор от 1473 года начертание границы между Лифляндией и Литвой тоже не установил, а сами литовцы его не придерживались. Окончательное же урегулирование пограничного вопроса завершилось лишь тогда, когда после краха старой Лифляндии польско-литовское государство забрало себе часть лифляндских земель в качестве имущества несостоятельного должника.

Продвижение Германского ордена на восток закончилось после битвы на Чудском озере в 1242 году. С тех пор он ограничивался лишь обеспечением своих восточных границ, естественное начертание которых определяли Нарва и Псковско-Чудское озеро. При этом граница с псковскими землями была во много раз протяженнее, чем граница с Новгородом (480 по сравнению с 20 километрами). Поэтому именно здесь происходило большинство конфликтов и битв.

Конфликт между Дорпатским епископством и Псковом своими корнями уходит в XIII столетие и был вызван в первую очередь оспариванием возможностей вести рыбный промысел на Чудском озере, что имело большое значение в решении продовольственного вопроса на севере Лифляндии. Когда в XIV веке Псков подпал под влияние Литвы, то спор вокруг этого рыбного промысла стал определять и литовскую политику в отношении Лифляндии – грабительские набеги на Лифляндию великого князя Литовского Гедимина в 1322-1329 годах можно объяснить именно данным противоречием.

В XV же столетии Псков вообще стал постоянно нарушать мирные договоренности. При этом наиболее страдало Дорпатское епископство, которое под давлением Руси вынуждено было все более склоняться к осуществлению особой политики. В таких условиях подчинение Пскова верховной власти великого князя Московского весной 1460 года имело далекоидущие последствия, поскольку оно стало определять его дальнейшую политику. Для Лифляндии же это означало вступление в новую, несравненно более опасную фазу развития ситуации.