за ним корсет, и вот уже дева стояла передо мной во весь рост в одной нижней рубашке, стыдливо прикрывая руками полные груди, рвущиеся наружу через треугольный вырез посредине.

Можно было подумать над тем, почему платье служанки, а она была именно неблагородной, это я заметил сразу по манере держать себя, по той покорности, с которой дева склоняла голову и опускала плечи, признавая в каждом мужчине господина, могущего покарать её за провинности, было столь открытым.

Но думать не хотелось, сейчас я был готов вобрать её всю, сжать, присвоить, чтобы измять и выбросить, когда густой пряный запах, круживший голову, истает во мраке ночи. Мне никогда не нравилась такая покорность, но сейчас она легла на сердце, смазав глубокие раны.

— Готова ли? — прозвучал третий вопрос. Я выдумал его сам, позабыл, что там прописано в древних текстах, потому что при виде её обнажённого тела превратился в огонь, а мои мозги в кисель. Она слишком смела для девственницы, хотя и нервничает.

Встал в полный рост, вышел из ванны и подошёл к ней, легонько подхватив на руки невесомое тело.

Три раза я испытывал её желание отдать девственность Дракону, шут с ним, что должен был взять её только на четвёртый раз. Ритуалы написаны теми, кто давно истлел в земле, а значит, это просто красивый обычай!

Вот сейчас и проверю!

Дева не сопротивлялась, напротив, старалась заглянуть мне в глаза, угадать мои желания, хотя для этого надо было смотреть ниже. Впрочем, она всё вскоре почувствовала.

Раздвинула ноги, приглашая меня войти в запертую дверь, и я вломился, едва почувствовав её истинное возбуждение.

Дева вскрикнула, заплакала, но не старалась вырваться. Лежала безвольной куклой в моих руках, а когда я хотел отстраниться, вцепилась в мою шею, прошептав:

— Господин, нет!

Она дрожала, плакала, кусала губы и принимала меня. Вдыхала и стонала от боли, но не сдавалась и не молила о пощаде. Я видел её душу, я касался её тела, и всё было так, как должно быть, пока она не посмотрела в глаза. Внезапно они изменились, наполнились чернотой, в которой я без труда увидел своё отражение.

Её волосы почернели, а изгибы тела сделались острее. Моя рука касалась смуглой кожи другой женщины, которая не могла оставить меня даже в такой момент.

— Я хочу запомнить вас, — прошептали губы восточной красавицы. Геранты.

— Запомнишь, обещаю! — просипел я и накинулся на неё с вновь вспыхнувшей страстью. Мне хотелось раздавить её, заставить плакать, это почти удалось, прекрасные, чуть раскосые глаза наполнились слезами, но её губы продолжали улыбаться. С издёвкой.

— Всё так. Благодарю, — шептала она, а потом, когда всё кончилось, её горячее дыхание долго обжигало шею.

— Уходи, — тихо сказал я той, кто снова стала самой собой. Геранта исчезла, не оставив даже запаха. Теперь в спальне пахло потом и изжитой, излившейся понапрасну страстью.

Девушка соскользнула с постели, быстро оделась и попятилась к двери, не застегнув ворот верхнего платья. Я видел, что она довольна и даже, пожалуй, счастлива: роль исполнена великолепно. Она будет помнить Дракона, а я получил частичку её бывшей силы.

Её девственность растворилась в моей крови, и теперь магия окончательно восстановлена. Теперь я посплю, а потом настанет новый день. Я попрощаюсь с лордом и леди Лаветт, отправлюсь в столицу, верну деньги и выслежу Геранту.

Придётся отблагодарить клан Лаветт за их помощь, но не обязательно делать это самому. Через поверенного в самый раз.

Я заснул быстро, и мне снова привиделась Геранта. Мы находились в сокровищнице, окружённые драгоценными камнями. Я подошёл к ней со спины и надел на голову лживой красавицы диадему. Она вздрогнула и обернулась.

Это была Геранта, но глаза из серых превратились в чёрные. Наполнились Тьмой, в которой застыло моё отражение.

2

Ниара

— Ниара, вы неплохо справляетесь!

— Благодарю, Мать настоятельница, — я сделала книксен, когда Главная храмовница прошла мимо, одарив меня немыслимой похвалой.

Эта женщина не бросалась такими словами, поэтому замечание было приятно вдвойне.

Вскоре, а прошло уже две недели, как я приступила к своим обязанностям, меня перевели во второй зал сокровищницы и разрешили работать с украшениями короны. В первой половине дня я полировала их особой щёточкой, смоченной в растворе, похожем на пыльцу или серебряный порошок, от вдыхания которого хотелось не чихать, а мечтать.

За обедом в общей столовой встречалась с другими послушницами, но разговоры за столом не приветствовались. Мы возносили молитвы Двуликому, его изображали на холстах в виде мужчины и женщины одновременно. Одна половина лица — молодой воин, другая, левая — прекрасная дама, плачущая по возлюбленному.

После трапезы я шла к казначею — немолодому мужчине с хитрым выражением лица и цепким взглядом дознавателя, не верящего, что среди его жертв есть невиновные. Он постоянно шепелявил, но вскоре я научилась его слышать, даже то, что он хотел сказать, хотя так и не решился.

Например, о том, что дочери королевского рода полезно будет описывать ценности, вверенные ему лично. Увидев, что у меня каллиграфический почерк и убедившись, что не наделаю клякс, потому как новое изобретение — перо с заправленным внутрь стержня чернилами — он не признавал, мне доверили делать опись предметов второго зала, в котором я нынче трудилась.

Это только со стороны кажется, что нет ничего приятнее, чем перебирать драгоценности, сортировать их по ящичкам и ничего не перепутать!

Стоит положить аквамарин, прозрачный как море в тихую погоду, в иную шкатулку, как она захлопнется на магический замок, и придётся звать казначея, а тот будет проклинать всех девиц на незнакомом наречии и смотреть так, словно ты не имеешь права даже мыть полы в сокровищнице.

Первое время было очень сложно, особенно получать замечания от людей, кто по статусу гораздо ниже меня, но, стиснув зубы и дав себе обещание привыкнуть, я удвоила старания, и наконец меня допустили к драгоценным камням второго зала. Это были не те знаменитые сокровища короны, которым даже давали женские имена, словно у камня была душа, но я сделала шаг вперёд.

— Как только у вас терпения хватает! — качала головой Берта, которой позволили остаться в сокровищнице, если она станет помогать в подсобных помещениях, а не только прислуживать мне.

— Перед лицом Богов человеческое терпение — одна из главных добродетелей, — я изобразила Главную храмовницу так ловко, что Берта захохотала и тут же испуганно осеклась, оглядываясь по сторонам: не услышал ли кто. Не люди, так Двуликий, насылающий крылатого демона, чтобы покарать нечестивца.

Так гласило предание, но чудовище давно дремало на осколках историй