от Бога мы не можем оценивать поведение другого человека в целом, учитывать все факторы (как в прошлом,[381] так и в настоящем),[382] которые обусловливают его мировоззрение и необходимы для его понимания. Более того, мы не можем знать, что́ у ближнего в душе. Не принимаем во внимание мотивы и намерения, определяющие его действия. «Случается, что человек делает дело, которое видящим оное кажется неприличным; но оно совершается по благому намерению делающего», – учит великий старец.[383] Это дело может быть богоугодным, а мы его осуждаем! «Кроме сих сказанных причин, и потому еще опасно осуждать, что не знаешь нужды или причины, понудившей к делу, нас соблазняющему, которое пред Богом или правильно, или простительно; а мы соделываемся дерзостными судиями и впадаем в немалый грех, рассуждая не так, как до́лжно, о братьях наших», – пишет преподобный Иоанн Кассиан Римлянин.[384] При этом, осуждая ближнего за какой-то поступок или слово, мы не думаем, как он сам к ним относится: может быть, он уже изменил свое отношение, сожалеет, раскаивается, пытается забыть о случившемся, просит Бога о помощи, хотя внешне всех этих внутренних усилий не заметно. Следовательно, суждение, выносимое нами о другом человеке, никоим образом не соответствует реальности. Авва Дорофей однажды спросил у своего учителя: «Владыко, что я должен делать, когда я невольно замечаю чьи-либо движения и походку и помысл говорит мне о душевном устроении сего человека?» Старец ответил ему: «Что же? Разве не бывает, что иной имеет естественный недостаток, однако с великим усилием и трудами исправляет его? Потому и нельзя из этого заключать чьего-либо душевного устроения».[385] Многие святые отцы подчеркивают, что, пока мы, простые люди, осуждаем грешников, они уже получили от Бога прощение и спасение.[386] Таким образом, можно заключить, что польза любого осуждения ближнего весьма ограниченна, как учит авва Пимен: «Советую вам не говорить даже и о том, что осязали вы своими руками».[387] Аналогично наставляет преподобный Иоанн Лествичник: «Хотя бы ты и своими очами увидел согрешающего, не осуждай; ибо часто и они обманываются».[388]

Человек тем более не способен адекватно судить своего брата, поскольку не замечает собственных грехов и не может по справедливости оценивать себя. «Если я, говорит, не могу точно знать, в чем я сам грешен, то как почту себя достойным произносить приговор о других?» – задается вопросом святитель Иоанн Златоуст,[389] ссылаясь на слова Христа: Что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или, как можешь сказать брату твоему: «брат! дай, я выну сучок из глаза твоего», когда сам не видишь бревна в твоем глазе? (Лк. 6, 41-42).

Более того, взор того, кто осуждает, неизбежно затуманен собственными страстями. Человек грешный судит по плоти (см.: Ин. 8, 15). «Никогда не верь своим догадкам, ибо кривое правило и прямое делает кривым»,[390] – говорит преподобный авва Дорофей, вторя своему духовнику, преподобному Иоанну Газскому.[391] Осуждающий неизбежно проецирует на ближнего свои грехи. В другом человеке мы в первую очередь видим те страсти, что живут в нас самих; чаще всего недостатки, которые, как нам кажется, присущи другим людям, есть в нас. Обличение пороков ближнего, в сущности, есть не что иное, как обнажение и обличение наших собственных несовершенств. Поэтому, осуждая ближнего, человек, по сути, осуждает себя. Об этом говорит апостол Павел: Неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же (Рим. 2, 1), а также Господь Иисус Христос: Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить (Мф. 7, 1-2; Лк. 6, 37). В аналогичном смысле можно понимать слова аввы Пимена: «Когда обнаруживаем грех брата, – и Бог обнаруживает наш грех».[392] Святые отцы предостерегают нас от того, чтобы видеть ближнего не таким, какой он есть, а таким, каковы мы сами. «Каждый по своему собственному состоянию судит о том, что касается ближнего, идет ли речь о добродетели или о пороке»,[393] – рассуждает преподобный Симеон Новый Богослов. Очень яркую иллюстрацию приводит святой авва Дорофей: «Положим, что кому-нибудь случилось стоять ночью на некотором месте <...>. И [вот] мимо него идут три человека. Один думает о нем, что он ждет кого-нибудь, дабы пойти и соделать блуд; другой думает, что он вор; а третий думает, что он позвал из ближнего дому некоего друга своего и дожидается, чтобы вместе с ним пойти куда-нибудь в церковь помолиться. Вот трое видели одного и того же человека на одном и том же месте, однако не составили о нем сии трое одного и того же помысла; но один подумал одно, другой другое, третий еще иное. И очевидно, что каждый – сообразно со своим устроением».[394]

Осуждая ближнего (под влиянием собственных страстей, которые словно дают нам ориентир), мы видим его в искаженном, далеком от реальности, свете – приписываем другому человеку черты, которые ему вовсе не свойственны (мы проецируем на него наши настроение, опыт, намерения) или которые ему свойственны, но не в той мере, что мы думаем. Такое осуждение может даже принимать вид обмана восприятия. Преподобный Дорофей вспоминает случай, который сам наблюдал, когда жил в обители аввы Серида: один брат «так следовал своим догадкам, что был уверен в каждом предположении своем; ему казалось, что дело происходит непременно так, как представляет ему помысл его, и не может быть иначе. Зло со временем усилилось, и демоны довели его до такого заблуждения, что однажды, как он, вошедши в сад, высматривал <...>, ему показалось, что он видит, будто один из братии крадет и ест смоквы, а тот день был постный. Он побежал, рассказал об увиденном игумену, и выяснилось, что брат, обвиненный в воровстве, не мог тогда прийти в сад, поскольку находился <...> в другом месте, далеко от него».[395]

Ложное представление о ближнем, которое состоит в том, что мы под воздействием собственных страстей осуждаем его, не может не сказываться на наших отношениях с ним. Мы видим другого человека не таким, какой он есть на самом деле, а что-то надумываем и воображаем о нем, проецируя на него наши пороки. Осуждаемый становится словно экраном в такой проекции,