Михаил долго трещал на турецком языке, оживленно жестикулируя, качая головой и прищелкивая языком. Все-таки по сути он был больше восточным человеком, от русской мамы ему досталась только внешность.

– Ну что же, – проговорил гид, нажав кнопку отбоя, – у меня две новости – хорошая и плохая.

– Ну почему никогда не бывает двух хороших! – возмутилась Ника. – Почему всегда одно и то же! Давай сначала хорошую.

– Мехди согласился провести вас завтра в дельфинарий, хотя это будет сложно. Придется встать пораньше, чтобы быть там часиков в семь, пока руководство еще не приехало. Долго вы там не походите, в восемь начинается официальный рабочий день, так что в вашем распоряжении будет всего час. Зато сможете почти свободно ходить по территории, а может, даже удастся посмотреть на гостей.

– Ур-р-ра! – завизжала Ника и повисла у Михаила на шее. – Это же здорово!

– Малыш, ты забыла про плохую новость, – мне почему-то вдруг расхотелось ехать в этот чертов дельфинарий, ну вот совсем.

– Точно! Так что там с плохой?

– Я с вами поехать не смогу, у меня завтра рано утром семьдесят человек выезжает.

– А как же мы доберемся? – озадачилась Ника. – На такси?

– Ну зачем же на такси, Мехди за вами заедет.

– С чего вдруг такая любезность? – насторожилась я. – Мало того что человеку придется раньше на работу прийти, рисковать нарваться на неприятности, таская по территории посторонних, так он еще и извозчиком вызвался быть!

– Ну, предположим, не вызвался, это я его перед фактом поставил, а что касается остального – у нас с Мехди свои счеты, я его не раз выручал, причем в весьма пикантных ситуациях.

– У, кобелюки, – проворчала я.

– Да никогда!

– Ладно, проехали. Так во сколько нам выходить?

– Завтра в шесть тридцать утра за воротами отеля вас будет ждать белый «Рено Меган». За рулем – симпатичный усатый турок, откликающийся на имя Мехди. Кстати, он неплохо говорит по-английски, так что трудностей в общении не будет.

– Ох, не нравится мне все это, – я поморщилась, словно от зубной боли. – Ника, а может, не поедем?

– Ты что, мамочка?! Конечно, поедем!

Алексей раздраженно зашвырнул телефон в угол дивана и свирепо уставился на испуганно забившийся в щель навороченный кусок пластика.

– Лекс, мобильник ни в чем не виноват, не надо его казнить, – усмехнулась Изабелла, высвобождая из полотенечного тюрбана водопад мокрых волос.

Она только что вышла из душа, имея на теле всего два предмета одежды: вот это полотенце и коротенький шелковый халатик, который больше открывал, чем скрывал. Теперь же на девушке остался только полураспахнутый халатик, что в сочетании с влажной гривой превышало все предельно допустимые значения соблазнительности.

Потому что тело Изабеллы Флоренской было создано для любви. Вернее, для секса. Стройная, но не тощая, с плавно переходящей в аппетитно округлые бедра узенькой талией, которую можно было обхватить двумя мужскими ладонями. Высокая грудь собственного производства, без грамма силикона, гладкое мраморное тело – ни складочки на нем, ни целлюлитинки, длинные стройные ножки – господь явно был в ударе, когда лепил эту девушку, причем не из того, что было, а из самых отборных, самых лучших материалов.

И никакой нормальный мужик не мог остаться равнодушным к прелестям мадемуазель Флоренской. Это вовсе не означало, что ее немедленно пытались завалить тут же, где увидели, но сердечный ритм нарушался, а кровь стремительно отливала от головы, стремясь вниз, к попавшему под воздействие Изабеллы органу.

И мозг сдавал свои позиции, уступая пальму первенства все тому же органу. А разместить в довольно маленькой, гм, голове трезвость мышления, разум и адекватность мужчинам не удавалось. Целиком, во всяком случае. И они довольствовались тем, что поместилось…

Другого объяснения собственному идиотизму Алексей найти не мог.

Анна и Ника. Его семья. Когда-то он почти потерял ее и едва не потерялся в небытии сам. Потом был ужас черного вуду, была израненная, истекающая кровью Анна, его родной зайцерыб. Алексей помнил почти физическую боль от страданий жены, от собственного бессилия, от невозможности помочь. Он помнил все…

И давно сросся со своей половинкой в единое целое, они дышали вместе, думали вместе, смеялись вместе. И за Нику, за чудесное продолжение их любви, готовы были умереть вместе.

И с каждым новым испытанием их страсть разгоралась все сильнее.

А потом испытания кончились, и наступила наконец спокойная размеренная жизнь. И любовь стала такой же спокойной и размеренной. Алексей знал – дома всегда ждут его родные девочки, никто больше не пытается отнять дочь, никто не похищает жену, да и сама Анна угомонилась наконец и перестала с завидным постоянством вляпываться в неприятности. Остепенилась, что ли.

Сначала Алексей был только рад этому. А потом…

Будь он каким-нибудь бизнесменом или инженером, к примеру, он, скорее всего, наслаждался бы покоем и стабильностью.

Но Алексей Майоров не был ни бизнесменом, ни инженером. Он был певцом, натурой творческой. К тому же не просто певцом, а звездой шоу-бизнеса, предметом страстных мечтаний многих женщин, лакомой добычей для светских львиц.

До встречи с Анной он не отказывал себе в удовольствии пользоваться собственной популярностью, женщин у Алексея хватало.

Но когда в его жизни появилась Анна, его гордый, независимый, острый на язычок, но в то же время нежный и ласковый зайцерыб, остальные женщины перестали для Алексея существовать.

Может быть, потому, что его половинка постоянно куда-то исчезала, один раз – умирала, потом внезапно возвращалась, снова исчезала – адреналин в их отношениях бурлил и перехлестывал через край.

Кипение страстей, в общем.

А когда на свет появилась Ника…

Алексей не знал, что чувствуют другие отцы, он знал только собственные ощущения и эмоции. И навсегда запомнил, как в один из самых страшных периодов его жизни, когда он полуовощем находился в полной власти двух мерзавцев (вернее, мерзавки и мерзавца), где-то вдалеке вспыхнул яркий пушистый огонек, и в его тюрьму прилетело нежное «папа!».

Это родилась Ника. И сразу же между отцом и дочерью установилась необъяснимая ментальная связь. Правда, связь эта была односторонней, сам Алексей ничего подобного делать не мог.

А вот Ника могла. И спасла его от смерти.

И не было никого ближе и дороже в жизни Алексея Майорова, чем его жена и его дочь.

Но душа требовала адреналина, она подсела на эту иглу.

И чем спокойнее и размереннее становилась семейная жизнь, тем больше маялся Алексей. Нет, он по-прежнему обожал своих девочек, готов был порвать в клочья всякого, кто посмеет их обидеть, но…