стала неинтересна. Третья удовлетворила все мои плотские желания, но и двойняшек родила, девочку и мальчика. Сейчас я хочу жену для души. Ты — то, что нужно. Молодая, но не юная, интересная, творческая, веселая. А еще ты другая. Все мои жены арабского происхождения, а ты европейка, еще и русская. Я хочу разгадать твою душу.

И Женя согласилась.

Два года она прожила с Юсуфом, ни разу не пожалев о своем решении. Он оказался удивительным человеком, умным, глубоким, чутким. И он уважал женщин. Ни одна из его супруг не слышала оскорблений в свой адрес. Он ругал их, но не унижал. И, естественно, не бил. Хотя некоторых стоило бы. Женю невзлюбила вторая жена. Она подговорила третью, и они, как могли, портили ей жизнь. Старшая ее не трогала, но не потому, что испытывала симпатию или жалела, ей на всех троих было плевать. Она с ними даже не общалась. Большую часть дня посвящала молитвам и чтению Корана, остальную домашним делам. Иногда играла с детьми.

Женя полюбила Юсуфа. Она даже вытерпела бы секс с ним, но третья супруга все соки выжимала из старика. Так страстно ему отдавалась, чтоб он на новую жену как на сексуальный объект и не смотрел. Женя много рисовала Юсуфа. И в одежде и… Нет, не полностью обнаженным, но голым по пояс. У него было красивое тело, смуглое, худое… Ей нравились поджарые торсы. И глаза цвета горького шоколада. И острая борода. У Юсуфа она была абсолютно седой, как у Хоттабыча. Он и виделся ей им, джинном, исполняющим желания.

Муж не обманул. Он открыл для Жени бутик. Жаль, она не успела развернуться и стать ведущим модельером Алжира. Юсуф захворал. У него нашли рак, и, пока он лечился, старые жены изживали новенькую. Они не только пакостили дома, но и мешали бизнесу. Одна подговаривала товарок не покупать ничего у Джины, портила вещи, вторая распускала о ней слухи, строчила жалобы. Заступиться за нее было некому, муж был занят борьбой за жизнь, а остальные члены семьи так и не приняли чужестранку.

Однажды Юсуф вызвал ее к себе. Его привезли после очередного сеанса химии домой, уложили в кровать. От того тела, которое она рисовала, ничего не осталось. Теперь то были кости, обтянутые похожей на пергамент кожей.

— Как поживаешь? — спросил Юсуф.

Она пожала плечами. Была уверена, ему уже наговорили всякого.

— Глаза погасли.

— Я переживаю за тебя. Ты не думай, что мне все равно. Я очень хотела быть рядом, но меня не пускали.

— Ни в чем тебя не виню. Как и других своих жен. Они тебе не верят. Считают черной душой. Думают, ты приворожила меня, и поэтому я заболел. — Он поманил ее костлявым пальцем, с которого пришлось снять старинный перстень — он стал велик. Женя подошла. — Я знаю, что ты светлый человек, и хочу тебе только счастья, поэтому отпускаю.

— Как это?

— Лети, девочка, на своих сильных крыльях. Пари, твори!

— Нет, я останусь с тобой.

— Без тебя всем будет лучше. В доме наступит покой.

— То есть ты меня гонишь? — вспыхнула она.

— Иногда птичек нужно подтолкнуть, чтобы они вылетели из клетки. — Он взял ее руку в свою и поцеловал. — Бизнес я тебе подарить не могу, на него уже положила глаз моя старшая дочерь, но я дам тебе денег, чтобы ты смогла начать все с нуля, но уже в Италии. А те ткани, что ты закупила для новой коллекции, я велю отправить туда же. Новых ты быстро не найдешь, а сезон скоро откроется.

На том их разговор закончился. Женя еще бы поговорила, но обессиленный Юсуф уснул.

Больше она его не видела. Но знала, что он выкарабкался. Об этом сообщила дочка Юсуфа, та самая, что прибрала к рукам бизнес Жени. Она стала одним из крупнейших закупщиков ее товаров. Так что в Алжире вещи Джины Костелло продолжали носить, но покупали их в магазине, уже не связанном с ее именем.

Первый миланский показ фурора не произвел, но внимание работы Джины привлекли. Платья были созданы ею на основе традиционных мусульманских одежд. Тогда было время борьбы с исламским терроризмом, и отзывы на коллекцию были неоднозначными. Зато все вещи прямо с подиума отправились к покупательницам из Туниса, Египта, Эмиратов.

Джина взяла в аренду целое здание в Милане. На первом этаже его располагался бутик, на втором мастерская. Она взахлеб творила, расширяя ассортимент и рынок сбыта. Лида же пребывала в кризисе. Начались серьезные проблемы с мужем, она переживала их, как могла, то есть бросалась из крайности в крайность. То делала все, чтобы забеременеть и родить, дабы сохранить семью, то заводила отношения на стороне — не зря же говорят, что хороший левак укрепляет брак.

Их брак левак не укрепил. А супруги старались. И дети не помогли бы, так что Лида не пошла на ЭКО, как собиралась. Развелись. И вроде без скандалов и истерик, а, можно сказать, по обоюдному желанию, но… Колбасило Лиду сильно. Она не понимала, как жить дальше: новых отношений искать или одной оставаться. Но в зрелом возрасте найти спутника сложнее, чем в молодом, а без партнера непривычно, скучно, одиноко. Нашла компромисс: завела пару постоянных любовников, но и от свиданий с перспективными на первый взгляд господами не отказалась. В общем, Лида была очень занята собой, с итальянской подругой почти не общалась. А когда спустя несколько лет изъявила желание приехать в гости, ее позвали в Марина-ди-Пиза.

Лида купил билет и полетела.

Город ей сначала не понравился категорически. Да и какой город — деревня. И контингент, как в ней: доживающие век старики да редко наезжающие к ним дети, внуки. Лида после развода жила очень насыщенно, каталась по молодежным курортам, клубы посещала, пенные дискотеки, носилась на скутерах по морю, с тарзанки прыгала. А тут из всех развлечений пятничный вечер танцев.

Но все изменилось, когда Лида, чуть пьяненькая после лимончелло, сидела на пляже.

Таком неудобном, галечном, не оборудованном кабинками. На нем даже шезлонгов не было, и она забралась на гладкий валун, приятно нагретый солнцем. Женя говорила, что тут необыкновенные закаты, но Лида их столько повидала! Гоа, Санторини, Ангкор — места, славящиеся ими, она все их посетила. Чем может удивить ее пизанский закат?

И не удивлял до этого. Красивый, не более.

Но в тот вечер что-то изменилось. То ли в природе, то ли в самой Лиде. Настроение было странным. Грустно-радостным. Хотелось улыбаться и плакать, жалеть себя и радоваться