Его семья жила около государственной школы в Хакни. Они были бедными и без конца перемещались с места на место по приказу консульства. Сид занимался теми же уроками, что и я.

Сид был таков, что всегда находил, с чего бы поржать. Он прикалывался и над собой, и над всеми остальными. Это нравилось мне, потому что я чувством юмора не обладал, поэтому учился у него кое-каким фишкам.

«Клевый юмор, – думал я. – Надо запомнить!»

Сид был жертвой моды – худшей из всех, кого я когда-либо знал. Все в нем было аляповато, негармонично, коряво. Он зачем-то покупал этот дурацкий журнал Vogue. Там он пытался изучать фотографии моделей и копировать их образы. Это было ужасно, потому что он все воспринимал шиворот-навыворот. До него не доходило, что идея жизни не в том, чтобы следовать, а в том, чтобы «вести». Он раздражал людей, потому что воспринимал все слишком серьезно. Он пользовался лаком для ногтей и считал, что он – вне конкуренции. Он носил сандалии без носков, даже если на улице лежал снег, чтобы показать лак для ногтей на ногах. Эту фишку он спер у Дэвида Боуи. После того, как однажды я разнес его за такое поведение, он пошел и завил волосы в парикмахерской Марка Болана. В результате Сид стал выглядеть как старуха. Он был простоват, даже уродлив, но при этом считал себя потрясающе красивым. Он хотел стать моделью. Да, представьте себе, Сид корячился в качестве модели в колледже Святого Мартина в Лондоне. Это было прекрасно, это дало ему повод пойти домой и сунуть голову в духовку, чтобы подержать волосы вверх тормашками, после чего получалось гнездо а-ля Дэвид Боуи. Он в принципе тащился от Боуи. Безнадежная жертва моды. Ничего из того, что он носил, в действительности ему не шло. Не он носил одежду, а одежда «носила» его.

ДЖОН ГРЭЙ: Вместе мы проводили довольно много времени. Сид был безумным парнем, одержимым Дэвидом Боуи.

Тогда Сида практически не интересовала выпивка. Не так, как нас, во всяком случае. Как-то раз он принес старомодный металлический шприц в кастрюле с водой. Предварительно стерилизовав его, он вводил себе в вену сульфат амфетамина.

Я был в ужасе первый раз, когда увидел это, и спросил его, где он взял этот шприц. Он сказал, что взял его у матери.

ДЖОН ЛАЙДОН: Сид частенько оставался в нашем доме. Моя мама считала, что он немного отсталый. У него был такой способ шокировать. Если снаружи очень холодно, он ни за что не наденет куртку, потому что только что купил новую рубашку или еще что-нибудь. Он будет стоять у двери, стучать зубами и вопрошать: «Дж-дж-джоон д-д-д-дома?»

Свое первое в жизни похмелье я пережил после того, как мы с Сидом смешали напитки «Сазерн Комфорт», «Чинзано Бьянко» и «Мартини Росси». Ни к одному из этих напитков я более не прикасался.

Моя мать не была знакома с матерью Сида. Эта женщина была немного странной и вечно готовила какие-то дикие блюда типа почек или еще какой-то туфты. Моя семья – это мафия печеных бобов и вареного бекона. Стряпня мамы Сида казалась мне очень странной. Меня ужасало, как можно приготовить какую-то хрень, положить ее на тарелку и съесть. Господи, она точно была хиппи!

Со всеми вытекающими. «О, привет, Сид! – говорила она, как только мы появлялись в дверях. – Я только что приготовила квише». Я понятия не имел, что это за чертово квише. Для меня это звучало так: «Привет, Сид, я только что покрасила галстук и рубашку, садись!»

С музыкальной точки зрения я был влюблен в Элиса Купера, Hawkwind и слегка – Т. Rex. Немного Боуи, но не слишком. Я никогда не считал его чересчур интересным. Его музыка напоминала что-то отдаленное и монотонное, что-то вроде мастурбации.

Когда мне было шестнадцать, девушек вокруг было крайне мало. Наш образ привлекал девчонок, но не особо интенсивно. Лишь однажды я был очарован девушкой. Я таскался за ней, как раб, носил ее учебники. Ее звали Сильвия Хартлэнд. Когда я вспоминаю о ней, я чувствую себя абсолютно униженным. Я был у нее в подчинении, а она была высшим классом. Это меня бесило, потому что я действительно ненавидел людей, которые считали себя элитой. Но тогда все казалось мне абсолютно захватывающим, как роман Барбары Картленд. Сейчас эти воспоминания вызывают у меня слезы: какая вопиющая банальщина!

Пока я не пошел в государственную школу, у меня не было особого интереса к девчонкам, потому что раньше мы учились отдельно друг от друга. А потом я пришел в новую школу. Тогда-то все и расцвело. Я думал, что это было великолепно. До сих пор не понимаю, почему у них есть однополые школы. Ведь это бессмыслица. С девчонками в классе атмосфера куда лучше, вы узнаете намного больше, потому что разнообразие делает вещи более интересными, а если в классе были непослушные и непоседливые девчонки, то можно было и приходить пораньше.

Я верю, что вменяемое представление о сексе у тебя начинает формироваться к семнадцати годам. Так было со мной, но все же я не вступал в интимную близость до двадцати одного года. Тогда я подумал: «Да, вот теперь я понимаю, как именно я отношусь к сексу. Вот теперь-то я знаю, как и что делать. Раньше мне это не нравилось, но теперь я знаю, чего хочу».

Когда тебе шестнадцать, ты думаешь, что ты умнее всех на свете. А позже понимаешь, что ни хрена ты не знал. Любой, кто вспомнит свои шестнадцать лет, начнет краснеть. В то время ты высокомерен, это необходимая часть взросления. В Pistols высокомерия мне не требовалось. Поскольку у нас было так много «остановок и стартов» и ссор, было непросто быть высокомерным. Pistols были прямой противоположностью высокомерию. Мы не были высокомерными, воинственными, асексуальными – ничем из того, с чем ассоциируют нас люди.

В юном возрасте секс кажется грязным, ужасным, третьесортным понятием. «Увидимся позже!» – шепчешь ты, выбегая из кустов с ухмылкой на лице, а потом просыпаешься на следующее утро с мыслью: «Боже мой, я надеюсь, что не подцепил какую-нибудь заразу!» Почему жизнь так жестока? Почему вечно нужно ощущать вину и страх за секс с незнакомцем? Я не могу предоставить вам список тех, кого мне довелось трахать.

Но поверьте, список невелик. До Pistols у меня вообще практически не было секса. Секс в молодые годы меня не интересовал.

Вы можете назвать меня отсталым или уродом с замедленным развитием, но это правда. Секс – это то, чего ты не можешь или не хочешь избегать. Ты всегда можешь прийти к какому-то заключению, к результату, но никогда не будешь им удовлетворен, что бы ты ни делал. Свет не сошелся клином на сексе. Просто так поют в поп-песнях, и все ведутся.

Мой отец иногда был в шоке от тех девушек, которых я приводил в дом. Думаю, у каждого отца тем или иным образом проявляются гордость и высокомерие перед подружками сыновей. Но нас никто никогда не ограничивал.

Мы могли прийти когда угодно и остаться на ночь в любое время, когда нам было семнадцать лет. Я едва ли знал еще кого-либо, кто был так откровенен перед родителями. Я думаю, откровенность и честность – это хорошо, потому что это бережет тебя от шатания где попало и с кем попало. Ты можешь быть избирательным и самостоятельно выбирать подходящее место. Я же всегда приводил экстравагантных гостей. Была среди моих друзей одна длинноволосая ирландка, страдавшая дрянным поведением, но она была действительно забавной, у нее был ирландский акцент. Как-то раз я решил пошутить и представил ее папе: «Смотри, это мой личный слуга!» Думал, после этой шутки папа улыбнулся, но повел себя абсолютно безразлично. Они болтали об Ирландии. Это было весело. Мой старик, оказывается, куда более открыт и разговорчив, чем старался казаться. Игра стоила свеч.