Свидетельство, принадлежащее опытному государственному деятелю[7], не стоит сбрасывать со счетов. Оно как раз может служить косвенным подтверждением того, что переворот в России носил верхушечный характер, стал результатом заговора.

Его подготовка имела не только организационное измерение. Кампания очернения династии, целью которой было парализовать структуры, близкие ко двору, все больше отравляла атмосферу. Распутинский миф, разрастаясь как снежный ком, подминал любые ростки доверия к власти. Один за другим исчезали с политической арены дискредитированные сановники – министр внутренних дел Н. А. Маклаков, председатель Совета министров И. Л. Горемыкин, военный министр В. А. Сухомлинов. Скудели людьми ряды сторонников монархии, зато все наглее и безнаказаннее действовали «любимцы публики» вроде Милюкова.

1 ноября 1916 года этот лидер кадетской партии вышел на трибуну Государственной Думы с тем, чтобы подать сигнал к решающей атаке на императорское правительство. Он обвинил без всяких доказательств премьера Б. В. Штюрмера и группу лиц, близких к царице Александре Федоровне в симпатиях к Германии и предательстве. Каждый свой выпад Милюков сопровождал рефреном: «Что это, глупость или измена?». И возбужденный зал всякий раз отвечал: «Измена».

Христос воскресе, 1916 г., Пасха, Первая мировая война

Поразительно сходство приемов в борьбе с монархией, употреблявшихся во Франции конца XVIII века и в России начала XX века. Марию-Антуанетту, супругу Людовика XVI, тоже поносили как агента иностранной державы (она была австриячкой), у черни такая пропаганда имела неизменный успех. Революционное неистовство продолжало преследовать несчастную женщину и после свержения монархии. Предав королеву “суду народа”, ее обвинили во всех мыслимых грехах и преступлениях. Обвинительный акт гласил: «Мария-Антуанетта, вдова Людовика Капета, со времени прибытия своего во Францию была бичом и кровопийцей нашего отечества и перед началом революции находилась в сношениях с человеком, носящим титул короля Богемского и Венгерского; сношения эти, как оказывается, были направлены против интересов Франции. Кроме того, она вместе с братьями Людовика Капета и бесчестным, гнусным Калоннем, бывшим тогда министром финансов, немилосердно растрачивала финансы Франции (плоды народных трудов в поте лица), для содержания агентов преступных интриг. Доказано, что она в разное время пересылала императору миллионы денег, употребленных и до сих пор еще употребляемых на поддержание войны против нашей Республики. Благодаря этим необычайным издержкам национальное казначейство так бедно в настоящее время деньгами».

Едва не теми же самыми словами чернили и Александру Федоровну, приписывая ей невероятное могущество под стать Марии-Антуанетте.

Немедленно после клеветнического выступления Милюкова по Петрограду стал распространяться его текст, отпечатанные листовки пошли и по провинции. Самое удивительное, что никаких последствий для автора измышлений не последовало. По-видимому, при дворе просто решили не делать ему дополнительной рекламы.

Парадоксально то, что, несмотря на естественные тяготы войны, в стране царила стабильность. Узкий слой людей близких к власти всеми силами старался поколебать ее основы. В то время, как в союзных с Россией государствах демократические правители были наделены диктаторскими полномочиями (Ллойд-Джордж в Великобритании и Пуанкаре во Франции), думские «патриоты» наносили своему правительству один удар в спину за другим.

Позднее в эмиграции Милюков раскрыл подоплеку своего подлого выступления 1 ноября 1916 года: «Мы знали, что весной предстояли победы русской армии. В таком случае престиж и обаяние царя в народе снова сделались бы настолько крепкими и живучими, что все наши усилия расшатать и свалить престол Самодержца были бы тщетны. Вот почему и пришлось прибегнуть к скорейшему революционному взрыву, чтобы предотвратить эту опасность».

К началу 1917 года русская военная промышленность работала на полные обороты, обеспечив армию всем необходимым. Быстро росли арсеналы вооружений и боеприпасов, пополнялись склады обмундирования и продовольствия, призванные обеспечить победоносную кампанию и завершение войны уже в наступающем году. Прогнозы военных специалистов и политиков всех стран сходились в том, что такая перспектива стала реальной.

Что означала бы победа для России? Помимо установления политической стабильности, она дала бы мощный толчок росту экономического могущества и процветания народа, ибо за годы войны произошел значительный прогресс в освоении новых производств; моторо– и авиастроение, радиопромышленность и химия, переведенные на мирные рельсы, позволили бы, как произошло это в странах-победительницах, изменить лицо индустрии и сельского хозяйства. Прошедшие через армейскую службу миллионы крестьян обучились грамоте, и это тоже стало бы дополнительным фактором подъема деревни.

Обещанные по соглашению с союзниками территориальные приобретения России – в первую очередь, Константинополь с прилегающими к нему проливами, обеспечили бы беспошлинный выход к мировым торговым путям, чего жаждало сельское хозяйство страны, работавшее на экспорт.

Но многомиллионная масса войск, стынущих в окопах на тысячеверстных пространствах от Балтики до Черного моря, уже была далеко не той монолитной силой, которая выступила летом 1914 года против враждебных империй. Мало по мало лучшие кадры оказались перемолоты в мясорубке войны, и на место опытных офицеров пришли вчерашние студенты, если не с молоком матери, то с сивухой передовиц кадетской и социалистической печати всосавшие оппозиционность ко всяким властям. Жесткий армейский порядок постепенно подтачивали задушевные беседы с солдатами таких «народолюбцев», а то и сознательные подстрекательские измышления об измене, о Распутине и т. п.

Еще тревожнее обстояло дело в частях, расквартированных в Петрограде. Здесь скопилось огромное число необстрелянных солдат и едва оперившихся офицеров, которые вовсе не рвались на фронт. Среди таких воителей всякого рода подрывная литература имела большое хождение. Понятия дисциплины были усвоены весьма слабо – и это подтвердили события февраля 1917 года. В последовавшие за переворотом дни петроградские части совершенно разложились. Очевидец писал: «Уже в конце марта в Петрограде трудно было найти стоящих на часах солдат: все часовые сидели на стульях и табуретах, а около них стояли прислоненные к стене винтовки. К этому надо добавить, что сидя на посту, солдат никогда не забывал запастись семечками и папиросами».

Император Николай II с цесаревичем Алексеем (1915 г.)