— Кстати, через три дня мы с Никифором улетаем в Италию, недельки на две.

— Чудненько! — вопреки своим словам, он нахмурился.

— Чего это ты? — заметила его реакцию Маша. — Не думаешь ли ты, что они и меня могут вывезти для того, чтобы тоже пустить там на органы?

— Нет. Для этого Никифору не требовалось бы разыгрывать целый спектакль, все можно было бы обставить куда примитивнее. Но… здесь я бы хоть издали мог наблюдать за тобой, хоть немного контролировать ситуацию, чтобы при случае хотя бы попытаться помочь. Там ты будешь для меня вне зоны доступа. Так что, Машка, помни то, что я сказал тебе про Никифора! Повторяй мои слова каждые вечер и утро, хоть на лбу их себе запиши. Ведь если вдруг что, то тебе там, в отличие от родной России, даже сбежать будет некуда.

— Надеюсь, что и не придется. — Маша, не любившая заранее тревожиться из-за еще не существующих проблем, отмахнулась от его слов.

— Как же трудно с тобой разговаривать! — Глеб тяжело вздохнул, оседлывая мотоцикл. — Такое ощущение, что у тебя в одно ухо влетает только для того, чтобы сразу из другого вылететь. Ни проблем ты не желаешь осознавать, ни о последствиях задумываться.

— Ну так я же блондинка! — Маша села у него за спиной и, прежде чем обхватить его, сунула руки ему под куртку, шаловливо провела пальцами по ребрам.

— Машка!!! — Он аж подскочил. — Ты бы еще в пути надумала так пошутить! Точно бы улетели с дороги!

— Ага, щекотки боимся! — с довольным видом заключила Маша. — Ревнивый, значит, да?

— Понятия не имею. Мне не к кому и, главное, некого ревновать.

— Что, и девушки у тебя никогда не было? — продолжила допытываться Маша.

Вместо ответа он завел мотоцикл, избавляя себя от ее дальнейших расспросов. Правда, не насовсем, потому что не взял в расчет Машиной настойчивости. И когда они остановились возле ее дома, все у тех же кустов, она первым делом сняла с него шлем и как ни в чем не бывало напомнила:

— Ты мне не ответил на мой вопрос.

— А что, собирался отвечать? — вскинул он бровь.

— Значит, не было! — с мстительной уверенностью заключила Маша.

— Исключительно ради того, чтобы разочаровать тебя, признаюсь: были, — парировал он.

— И что?

— И ничего, как видишь. Потому что со мной мало кто смог бы ужиться. Ведь красивые черные глазки имеют значение только первые месяца два. Потом их перестают замечать, и вместо них на передний план выступают недочеты характера, которые с каждым днем становятся все заметнее.

— Вакантов, так это ты о своих красивых глазках мне сейчас говоришь, вместо того чтобы скромно ждать комплиментов со стороны?! — изумилась Маша. — Ну ты и нахал, даже со мной сравнить можно!

— Я лишь повторяю то, что мне не раз доводилось слышать от других. И при этом, заметь, честно признаюсь еще и в том, что не ангел. Факты, Машенька. Только факты и ничего более.

— Нет, Вакантов, то, что у тебя характер скверный, — это не факт, а самая что ни на есть непреложная истина.

— Не стану отрицать. Хотя, кто бы мне это сейчас говорил!

— Я. Машенька, хорошая девочка, умница, лапочка, — без запинки перечислила Маша, замечая, как с каждым ее словом глаза у Глеба распахиваются все шире. И закончила как ни в чем не бывало: — У меня еще много достоинств, но перечислить их все времени не хватит.

— Сдохнуть можно! — восхитился Глеб. — Всегда подозревал, что ты выдающаяся личность, но чтобы настолько…

— Цени! — разрешила Маша, дружески похлопав его по плечу. Улыбнулась, глядя в хваленые черные глазки, а потом уже серьезно предложила: — А может, ко мне зайдешь? Мамуля сегодня у подруги ночует. Посидим, поболтаем, за здоровье чего-нибудь треснем…

— Нет. Спасибо за приглашение, но это исключено.

— Все как всегда, — вздохнула она, по его тону поняв, что уговаривать бесполезно. Единственный раз, когда он переступил порог Машиного дома, случился, когда они учились классе так в десятом. В тот вечер она, здорово навеселе, что-то не поделила с кем-то из своей компании и гордо покинула ее, ухитрившись остаться при этом незамеченной, так что никто не кинулся ее возвращать. Сама, без уговоров, Маша возвращаться тоже не пожелала, так что пришлось пуститься в полный препятствий путь к родному дому. Вот тогда, где-то на полпути, она и встретила Глеба. Точнее, он внезапно возник рядом с ней и успел подхватить, когда у Маши подвернулся ее высокий каблук. После чего взялся проводить ее до дома, за время этого пути наверняка истощив весь свой запас терпения, включая резервы. Во всяком случае, устав от Машиных чудачеств, последний отрезок пути он уже просто нес ее, перекинув через плечо и не обращая внимания на ее выпадки. Потом они минут десять топтались на лестничной площадке, пытаясь открыть непростой квартирный замок. Маша при этом больше мешала Глебу, чем помогала. Висла у него на шее, что-то эротично шептала на ухо. Но он все-таки нашел в себе еще силы завести ее в квартиру, чтобы убедиться, что она сняла-таки свои злополучные каблуки. И даже воды ей принес после того, как, отчаявшись довести, снова попросту донес до кровати. Однако в школе несколько дней после этого смотрел на нее волком, заставляя Машу мучительно размышлять над тем, а чего же там такого она успела ему наболтать? Потому что, как выяснилось, его самого об этом было спрашивать бесполезно.

Вспомнив школьные годы, Маша улыбнулась и протянула руку поправить Глебу чуть сбившийся воротник. Он в ответ на это едва заметно отпрянул, чего раньше никогда не делал. Маша усмехнулась, угадав причину:

— Да не бойся, не буду я больше тебя целовать.

— Спасибо! — Мрачная ирония, прозвучавшая в его словах, так и не дала Маше понять, обрадовало его ее обещание или, напротив, разочаровало. А уточнить она этого не успела, потому что он резко сменил тему: — Значит, мы теперь надолго с тобой расстаемся.

— Как приедем, я тебе сразу же позвоню, — пообещала Маша.

— Даже и не пытайся. Все, что мне нужно, я и сам о тебе узнаю. А ты, как я тебе и обещал, с сегодняшнего дня у меня в «черном списке». Никаких больше встреч и звонков, и без того уже дров наломала. Я теперь и так все время буду думать о том, как бы с тобой что-нибудь не случилось!

— Надеюсь, это потому, что я все-таки сумела немного растопить твое ледяное сердце?

— Потому, что чувствую себя отчасти повинным в том, что ты ввязалась в эту авантюру с Никифором, — отрезал он, чтобы у Маши не возникало никаких иллюзий насчет сердечных вопросов. — Черт меня дернул рассказать тебе о нем при нашей первой встрече! Да и вообще на нее прийти! Знал ведь, что ты собой представляешь! Да понадеялся, что стала серьезнее, повзрослела. Оказалось — ошибся как никогда. Потому что такие, как ты, наверное, вообще не взрослеют до самой пенсии.

— Вот как выйду на пенсию, так мы с тобой это и проверим, — пообещала Маша.

— Если до нее доживем, — криво усмехнулся Глеб. — Машка, будь осторожнее! Знаю, что я тебе уже не раз это повторял, но все же. Не знаю, какими еще словами можно заставить тебя осознать всю опасность твоего нынешнего положения. Разве что… Тот врач, что оперировал Никифора, погиб в автокатастрофе недели через три после его выписки. Не знаю, совпадение это или нет, не я расследовал это дело. Но, согласись, есть о чем задуматься. Да?