сказать, что я… мы… мы с Джаспером очень рады, что вы теперь в этом доме хозяйка. Вы же будете еще готовить, правда?

– Обязательно, – улыбнулась я. Мне не хотелось притворяться перед этим мальчиком, поварята были искренними, и, как я видела, им нравилось то, чем они занимались. – Ты хочешь стать поваром?

– Очень хочу, – горячо заверил меня Томас. – И я, и Джаспер. Мы кузены. Его родители умерли, и отец с матерью взяли его к нам, у нас была пекарня, а потом и постоялый двор, а потом и отец умер, а матери пришлось все продать, она совсем неумелая распорядительница. А мы с Джаспером захотели продолжать учиться. Только господин Алоиз плохой учитель. Резать и посуду мыть я еще при отце прекрасно умел.

Я его понимала. Мне тоже было бы не слишком радостно, если бы меня лишили любимого дела… например, если бы муж запретил мне готовить или заниматься садом.

«Все может быть еще впереди», – мрачно подумала я.

– А милорд? – спросила я вроде бы с улыбкой, но внутри все замерло. А из комнаты донесся громкий стон. – Ясные…

Томас проявил невозможное для ребенка и простолюдина участие. Впрочем, не он один, и как плохо я знала этих людей! Он начал отступать по коридору, таким образом заставляя и меня следовать за ним.

– Милорд хороший, – ответил он, когда убедился, что мы находимся вдали от чужих ушей. – Правда, немного странный, но, знаете, иногда он смеется… и еще у него нет друзей. Жалко его. Я бы скучал, если бы у меня не было Джаспера.

– Иди на кухню. Не обещаю, что сегодня, но мы обязательно приготовим жаркое, – пообещала я. – А еще – сливочный пудинг, и…

Томас был совсем ребенком, хотя мне доводилось слышать, что крестьянские дети взрослеют рано. Он унесся по коридору с криком «Ее милость будет еще готовить! Джаспер! Ее милость обещала!», а я лишь невесело рассмеялась. Мне было тяжело.

Филиппа я увидела в окно. Он вместе с каким-то крестьянином осматривал мой экипаж, а возле стены сарая я заметила лыжи – вот, значит, как до нас доехал доктор. Я пожала плечами – почему бы и нет, у него должны быть разные способы добираться до больных.

Я надеялась, что он поможет Летисии.

– Филипп! – крикнула я и постучала по стеклу. Оба мужчины посмотрели на меня, Филипп вопросительно потыкал себя рукой в грудь, дождался кивка, сказал что-то своему другу и отправился в дом.

– Как вы, ваша милость? – проговорил он, отряхиваясь. – Вот Чарли приехал вместе с доктором, он хороший мастер, починит экипаж, да только по такому снегу вы все равно не доедете никуда, тут сани нужны…

– Тьма с ним, с экипажем, – выругалась я, сама себе удивляясь. – Ты заходил к Летисии ночью?

Филипп нахмурился.

– Да, врать не буду, ваша милость… Покоя мне нет. Вот кабы я не зацепился, глядишь, и сделал бы что, хорошо, вас нашел, хоть это сердцу утешение дарит…

– Тебя никто не винит, – мягко успокоила я. – Я тоже могла бы остаться в карете. Вдвоем нам было бы легче…

Легче – что?

Филиппу не понравились мои слова. Он покачал головой, потом, опомнившись, стянул шапку, подумал, завел руку за спину и стряхнул с шапки снег.

– Нет, миледи, не стоило вам… Так уж тому, видать, и быть, и Летисии на роду написано было. Счастье, что вы живы, его милости надо многие службы в храме отстоять, чтобы Ясным благодарности вознести, да большие деньги отцу Джорджу пожертвовать.

– Почему? – прямо спросила я. Филипп не понял, глаза его стали огромными, я тут же поправилась: – Я не про храм. Я про то, почему мне не стоило…

– Рана плохая, – объяснил Филипп. – Доктор сейчас посмотрит, но я так скажу: такие же на том бедняге были, что давеча нашли. Уж не знаю, зачем она выскочила, испугалась, может, да кто бы не испугался. Только быстро все как-то произошло. А может, увел он карету вашу, думая, что вы там.

– Кто увел?

Я вела себя как мастер допроса, хотя в жизни не прочла до конца ни одной истории про убийства. Мачеха была против подобного чтения, говоря, что юной леди пристойно читать лишь ученые книги и Сказания Ясных, а кроме них – только исторические романы. Увы, она сама была не начитанной, романы мне попадались разные, из них я узнала многое, в том числе и то, что муж мой мог быть мужчиной… но не со мной.

– Оставьте эту заботу господину из полиции, – попросил Филипп. – Он умный, он разберется. Миновало и миновало, не накличьте на нас беду.

Не слишком-то миновало, думала я, возвращаясь к себе. Мне было неспокойно и больно. Я хотела знать, что произошло, я хотела, чтобы тот, кто ранил Летисию, был наказан, я хотела знать, откуда в доме взялись кровавые пятна, кого я видела там, в лесу…

Мое бальное платье висело в шкафу. Я вынула его, утирая слезы, вытащила шкатулку со швейными принадлежностями. Перед глазами стояла мутная пелена, но мне нужно было чем-то занять руки и голову. Платье я разложила на кровати, из шкатулки достала разноцветные ленты и жемчужные запонки, дрожащими пальцами вдела нитку в иглу.

Я читала, что одна из королев, любившая шить, завела моду украшать свои платья самостоятельно, и перед большими балами леди из кожи вон лезли, соревнуясь в умении и стараясь затмить остальных светских дам своим вкусом. Я не строила иллюзий насчет себя, кроме того, я была в курсе, что обычно платьями занимались все-таки горничные и портнихи, а леди затем надевали плоды их труда. Будь я в доме отца, я ограничилась бы парой лент, наспех пришитых, но теперь я была леди Вейтворт, далеко не последней из жен здесь.

Слуги постоянно намекали, что мой муж не чурается их пороть, а Томас отзывался о нем тепло, хотя возможно, что для Томаса порка была делом обычным… Сейчас я уже сомневалась, что лорд Вейтворт ударил был меня, но кто знает. Я обязана была не посрамить его перед другими.

Я провозилась достаточно долго, прислушиваясь к шагам. Кто-то должен был мне сказать, что с Летисией, я уговаривала себя, что отсутствие новостей – лучшая новость, и тщательно делала мелкие стежки. Глаза у меня заболели, я исколола пальцы, а сделала только один рукав, и пусть результат мне неожиданно очень понравился, я поняла, что мне надо передохнуть.

Расправив платье с готовым рукавом, я словно увидела, что еще должно тут быть. От правого рукава пойдет синяя лента, перевитая