– Ничего, объясним, потом принесем твой паспорт из машины. В конце концов, позвонишь своей Вере и Любви.

– Пожалуйста, не начинай. Во-вторых, как бы это помягче объяснить, – Ваня вновь уставился на кованые завитушки заветных ворот. – Видишь ли… прости меня пожалуйста… портмоне… оно тоже в данный момент находится в машине.

* * *

Уже первичный допрос позволил Марьяне полностью установить картину произошедшего. Ваня, получивший от знакомства с городом классический синдром Стендаля, забыл в автомобиле портмоне, документы, здравый смысл и базовые навыки предосторожности. Самым ценным предметом, захваченным из автомобиля, была карта города, которой Марьяна обмахивалась как веером. Из имеющейся наличности в шестнадцати совокупных карманах, наличествовало, соответственно, шестьдесят семь евро, из коих сорок семь следовало отложить для уплаты штрафа. На оставшиеся двадцать необходимо как-то просуществовать всего-навсего пятнадцать с половиной часов, в связи с чем она, Марьяна, ожидает конструктивных предложений от мужа, ибо она сама, действительно, очень устала. Ваня ответил, что для конструктивных предложений ему, как всегда, необходимо вдохновение, а вдохновение сейчас совершенно обоснованно ворчит и капризничает. В связи с чем в дни тягостных раздумий и сомнений (а сейчас наступает именно такое время) он, как и советует русская литература, собирается опереться на великую и могучую отечественную словесность. А именно ту ее часть, которая идет по разделу фольклора, ибо иначе, как анекдотической, данную ситуацию не назовешь. Сказки, как составная часть фольклора, учат сначала путешественника накормить, напоить и (традиционное парение в бане следует пропустить) уложить спать. Чем он, собственно, и намерен немедленно заняться.

Несмотря на усталость, двинулись вверх. Марьяна, как признанный эксперт, сказала, что индекс чашки кофе сильно падает по мере удаления от туристических кварталов. Когда город уже окутывал «час между волком и собакой», Ваня указал Марьяне на закусочную, втиснутую в первый этаж старого барочного особняка.

На полу, выстланном мраморными плиткой как минимум позапрошлого века, стояли высокие узкие стойки. Стульев не было. Из открытой кухни, он же прилавок и касса, шел острый запах кипящего масла, чеснока и пряностей. Помещение было небольшое, народ – исключительно мужчины – стояли практически плечом к плечу. При появлении парочки головы присутствующих повернулись как по команде.

– «Мне бы стаканчик имбирного пива», – не удержавшись, прошептал Ваня на ухо Марьяне. Та слабо улыбнулась.

Меню было незамысловатое и потому фантастическое. Имелись только креветки, которые жарились в огнеупорных глиняных плошках и в них же и подавались. Ваня, используя язык жестов, заказал две порции – с чесноком и в травах. Стать было негде, но мужчины, глядя на Марьяну во все глаза, отодвинулись и она, не в силах стоять, присела на широкий дубовый подоконник в оконном проеме. Мягкий свет окутал ее фигуру золотым ореолом. Помимо Вани, едва не уронившего горячие плошки, этой картиной любовались как минимум тридцать смуглых мужчин.

Обжигаясь, парочка с жадностью стала уничтожать креветки. С горячей пищей пришло ощущение, что жизнь налаживается. Из продолжающих таращиться посетителей выступил самый старший, с великолепными конкистадорскими усами, и, указав рукой на рыжие вьющиеся волосы Марьяны, доброжелательно спросил:

– Irlanda?

Марьяна, подумав, постаралась ответить на португальском, покачав головой:

– Não. Da Russia.

– O, Russia, Russia, – загомонили мужчины, конкистадор кивнул парню за стойкой, и тот поставил перед Марьяной и Ваней два бокала с красным вином.

– Dois a zero. Obrigado, – поднял бокал конкистадор, а за ним и все остальные. Перед парой появилась еще одна плошка с креветками и вторая – с домашним хлебом. Парень подмигнул Марьяне и, читая вопрос ее в глазах, произнес по-английски:

– It's free.

– Я поняла, – произнесла Марьяна с улыбкой, – мы продули им со счетом «два-ноль», за что они нам очень благодарны. Впервые вижу, чтобы поражение приносило вполне ощутимые дивиденды.

– За исключением гонораров авторов поражения, – съязвил Ваня. – Если бы за заказ оплата была после, мы бы вообще не потратили бы здесь ни сантима. За тебя, родная! О, а это, бьюсь об заклад, порто. И превосходный.

Из закусочной вышли уже в сгустившейся темноте и с новыми силами зашагали дальше вверх.

– У нас с тобой в Португалии ночная жизнь насыщенней, чем дневная, – разглагольствовал Ваня. – Что полностью соответствует национальному ритму здешней действительности. Палящий дневной зной парализует тягу к действиям, опять же понятно, почему те же первооткрыватели стремились уйти подальше от этих жарких берегов. Зато к вечеру город начинает жить полной жизнью. Правда, непонятно, почему с наступлением темноты не открываются банки и штрафные стоянки, думаю, что это объясняется тем, что нравы в Португалии гуманны, как ее коррида. Лишить служащих и чиновников этой радости жизни, скрывающейся под пришедшей с океана тьмой – верх жестокости. Я теперь совершенно не огорчен произошедшим. И хотя, после такой закусочной, есть уже поздно, а спать еще рано, надо все-таки найти место для ночлега. О, смотри, на заведении надпись «24». Кабаре, что ли? Не поедим, но, может, погреемся?

Эффект, полученный от входа в помещение для обогрева, был прямо противоположен тому, что происходило в закусочной. Если не считать охранника и его лысины, в холле вертелись исключительно девицы. Все они дружелюбно воззрились на Ваню, однако появление Марьяны резко ослабило их интерес. Охранник, наоборот, во все глаза смотрел на Марьяну, но как-то растерянно. Девицы залопотали что-то гортанное, указывая на вошедших кассирше, восседавшей за полукруглой стойкой. С ней Марьяна и вступила в диалог, пытаясь, насколько возможно, описать драматизм сложившейся для них ситуации и пытаясь воззвать к чувству сострадания. Заключительная часть тирады содержала просьбу предоставить ночлег, по возможности – с отсрочкой платежа. Ваня, впав в лингвистическую безмятежность, участвовал в диалоге тем, что задорно перемигивался с девицами, показывая, что полностью согласен с выступающей.

– Спроси, какая программа у них сегодня. Танцы типа фламенко или петь будут? – направил Ваня в спину Марьяне интересовавшие его вопросы. – Судя по тому, как они одеты, тут мюзикл какой-то. Боб Фосс, – помахал он девицам рукой, – Лайза Минелли, «сиксти найн стрит». – При этих словах девицы встрепенулись. – Зе бест. Обригадо.

Продолжить Ване не дала Марьяна, которая вдруг стала сползать по стойке. Подумав, что жене стало плохо, Ваня рванулся вперед. Девицы взвизгнули и бросились врассыпную.

– Вон… отсюда… немедленно, – давясь, будто проглотив косточку, – шипела Марьяна, – любитель фламенко. Я тебе… дам… «шестьдесят девятую»… улицу.

Улица, на которую они выскочили, носила другое название, но контекст оказался такой, что все семиотики мира стонали бы, как стонала от смеха Марьяна, не в силах прийти в себя. Ваня, говоря высокопарно, ничтоже сумняшеся, принял за кабаре небольшой и, как он утверждал позднее, уютный…