торжества индивидуалистического эгоизма и ничем не ограниченной «свободы», навязываемой под видом «демократии», откажется от Бога.

Когда в январе 1881 года Федор Михайлович серьезно заболел, его жена, проснувшись ночью и увидев, что он не спит, спросила его о самочувствии, на что Достоевский с грустью ответил: «Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь осознал ясно, что я сегодня умру».

Анна Григорьевна стала горячо возражать, но писатель перебил ее: «Нет, я знаю, я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие…»

«Это Евангелие, – вспоминает Достоевская, – было подарено Федору Михайловичу в Тобольске (когда он ехал на каторгу) женами декабристов… Федор Михайлович не расставался с этою святою книгою во все четыре года пребывания в каторжных работах. Впоследствии… он часто, задумав или сомневаясь в чем-либо, открывал наудачу это Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице (левой от читавшего). И теперь Федор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть. Открылось Евангелие от Матфея. Гл. III, ст. II: «Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду».

«Ты слышишь – «не удерживай», – сказал Федор Михайлович, – значит, я умру». Так и получилось, в тот же день он умер…

«Зеркало революции»

Владимир Ильич был, конечно, не прав (как и во многом другом), назвав Толстого «зеркалом русской революции». Таким «зеркалом», вне всякого сомнения, был на самом деле Достоевский. Еще в «Преступлении и наказании» и «Братьях Карамазовых» он поставил главный для всего XX века, да и для нынешнего тоже, вопрос: стоят ли все великие свершения слезинки ребенка? Ну, а в романе «Бесы» Достоевский прямо предсказал появление русского терроризма. Его герой Разумихин так объяснял невозможность появления социализма в России: «… у них все потому, что «среда заела» – и ничего больше. Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так не для чего будет протестовать и все в один миг станут праведниками. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, развившись исторически живым путем до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тот час же и устроит все человечество и в один миг сделает его праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути».

Предсказал даже даты революций

Еще в 1877 году, почти за полвека до «Великого Октября», Достоевский в своем «Дневнике писателя» предвещал: «Предвидится страшная, стихийная революция, которая потрясет все царства мира изменением лика мира сего. Но для этого потребуется сто миллионов голов. Весь мир будет залит реками крови… Бунт начнется с атеизма и грабежа всех богатств. Начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать их в стойла».

Мало того, Достоевский даже в точности, что уже совершенно невероятно, предсказал даты двух русских революций. «Когда все начнется? – спрашивает в его романе Петр Верховенский. – Лет через пятьдесят… (роман «Бесы» был начат в 1870 году) Начнется на Масленице (февраль), кончится после Покрова» (октябрь).

Достоевского не послушали, переделали Россию и полмира по проекту, вышедшему из «математической головы» Маркса, и в результате все это обернулось невиданной в истории катастрофой.

Достоевский не только предсказал революцию, но и убедительно объяснил, чем она обернется. «Достоевский, – писал Николай Бердяев, – обнаруживает призрачность демократии в революции. Никакой демократии не существует, правит тираническое меньшинство. Но тирания эта, неслыханная в истории мира, будет основана на всеобщем принудительном уравнении».

«Тварь я дрожащая или право имею?» – спрашивал в «Преступлении и наказании» Родион Раскольников, убивший для осуществления своих идеалов старуху-процентщицу. Раскольников, правда, потом раскаялся в содеянном, однако чекисты, тоже начавшие убивать «ради идеи», этого сделать не смогли. Как не раскаялись и офицеры СС, также убивавшие во имя теории, вышедшей из другой «математической головы».

Речь о Пушкине

Достоевский сделал и еще одно великое предсказание. Он указал на величайшее значение Пушкина для России. Хотя в его время куда более популярными были совсем другие литераторы. Произошло это в дни Пушкинского юбилея в Москве. У Достоевского не было ни сильного голоса, ни яркой внешности. На трибуну поднялся небольшого роста, сутулый пожилой человек с бледным измученным лицом. Писатель не жестикулировал, не делал эффектных пауз. Он заговорил тихо, как будто неуверенно, но постепенно глаза его загорелись, в них засветилась нечеловеческая гипнотическая сила, которая буквально заворожила присутствовавших.

Когда Достоевский закончил свою речь, то произошло нечто невероятное. Вот как описывает это современник: «Когда Федор Михайлович окончил свою речь, то наступила минута молчания, а затем, как бурный поток, прорвался невиданный и неслыханный восторг. Рукоплескания, крики, стук стульями – все сливалось воедино… Многие плакали, обращаясь к незнакомым соседям с возгласами и приветствиями, многие бросились к эстраде, у ее подножия какой-то молодой человек лишился чувств от охватившего его волнения. Почти все были в таком состоянии, что, казалось, пошли бы за оратором по первому его призыву куда угодно. Так, вероятно, в далекое время умел подействовать на собравшуюся толпу Савонарола».

– Пророк! Вот пророк! – вихрем пронеслось по залу.

Так юбилей Пушкина превратился в день коронации Достоевского и его новых пророчеств. Аксаков вообще отказался выступать после него, заявив, что ему уже нечего больше сказать. Сам Достоевский вспоминал: «Тургенев… бросился меня обнимать со слезами, Анненков подбежал жать мою руку и целовать меня в плечо. «Вы гений, вы более чем гений!» – говорили они мне оба».

Но Достоевский говорил в своей речи не только о Пушкине, а о любви, о братской любви и примирении. Он призывал всех русских людей покаяться и объединиться. «Нам надо быть русскими и гордиться этим». «Но, чтобы стать настоящим русским, надо быть братом всех людей». Ибо назначение русского человека есть, бесспорно, всеевропейское, всемирное. «О, народы Европы, они не знают, как они нам дороги!»

«Братушки» вместе с Гитлером

Сбылись пророчества Достоевского и по поводу возможного развития отношений с освобождаемыми русским оружием народами, которые, как он был уверен, отплатят России самой черной неблагодарностью. «…По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, – писал он, – не будет у России, и никогда ещё не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов,