Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разве не так повели себя болгары, которых Россия кровью русских солдат освободила от турецкого ига? В Первой и во Второй мировых войнах болгарские «братушки» были на стороне Германии. АУкраина, которая стала бы колонией Гитлера, если советская армия не разгромила бы фашизм? Сегодня там называют русских «врагами». А те белорусы, которые выходят сегодня на митинги в Минске, заявляя о своем стремлении уйти в объятия Запада, который веками считал славян людьми второго сорта? Такое их поведение было в точности предсказано Достоевским. Даже сербы, ради спасения которых Россия вступила в губительную для себя мировую войну, сейчас пытаются усидеть на двух стульях. А Черногория, где живут те же сербы, уже вообще вступила в НАТО!
Предсказание пандемии
Предсказал Достоевский даже и нынешнюю пандемию, которая, как он считал, будет послана человечеству, отказавшемуся от Бога во имя личных свобод и удовольствий. Об этом говорится в пророческом сне Раскольникова на каторге. «…Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую, – пишет Достоевский. – Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу (из Ухани? – прим. авт.). Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. (Уж не начали ли таких беспощадных бунтов мы видим сегодня в США? – прим, авт.)
В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса…»
Пророчества о грядущем
Не трудно догадаться, что этот символический сон Раскольникова – предупреждение человечеству, философский итог его романа: герой сознает гибельные последствия, которые имели бы для судьбы человечества торжество индивидуализма, забвение нравственных связей между людьми, т. е. как раз то, что сегодня начинает торжествовать в мире глобализма и либеральной диктатуры «Золотого тельца». А стилистически эти строки навеяны Апокалипсисом, образы которого Достоевский наполняет более широким содержанием. Это последнее его пророчество еще не реализовалось, как пророчество о революции в России, но грозные признаки того, что и оно вполне может стать ужасающей реальностью, мы уже видим в том, что сегодня происходит в мире.
Признавал ли сам Достоевский свой необычайный пророческий дар? Как свидетельствуют современники, он любил цитировать эти строки Огарева:
Порой среди ночного бденья,
Глухого полный вдохновенья,
Я в старой Библии гадал
И только жаждал и мечтал,
Чтоб вышли мне по воле рока —
И жизнь, и скорбь, и смерть пророка.
Для своих современников Достоевский был крупным русским писателем, но не больше. По-настоящему пророческая его сущность открылась много позднее, когда его грозные предсказания стали неумолимо сбываться и ударили по России кровавыми революциями. Когда воцарило безбожие, как новое грехопадение, расчеловечивание, «если Бога нет, то все дозволено». Свобода на Западе – это отныне не освобождение от уз греха, а наоборот, потакание ему, когда уже сам грех стал ложно оцениваться как естественное и нормальное состояние человека.
Говорят, что по тиражу изданных книг, Достоевский стоит во всем мире на втором месте сразу после Библии. Прочитав его книги, люди вдруг поняли, что это – не просто литература. «Не будем называть их романами, – писал С. Цвейг о творениях Достоевского, – не будем применять к ним эпическую мерку: они давно уже не литература, а какие-то тайные знаки, пророческие звуки»…
Немецкий писатель Герман Хессе вообще полагал, что «Достоевский… стоит уже по ту сторону искусства», что, будучи великим художником, он был им все-таки «лишь попутно», ибо он, прежде всего, – пророк, угадавший исторические судьбы человечества… Роман Достоевского, как особое качество, как определенный способ художественной организации человеческого сознания, и был для писателя формой его страстной проповеди мессианского назначения России».
«Бердяев говорил, что Достоевский оправдывает существование России. Мы же можем сказать, что Достоевский оправдывает существование самого рода человеческого», – с благоговением провозгласил архимандрит Василиос Ставроникитский со Святой горы Афон в Греции.
Забытый Писарев
Сегодня для молодого поколения это имя, наверное, уже ничего не говорит, но при жизни он был в «просвещенных кругах» России широко известен, а в советские времена поднят на щит, и вместе с другими знаменитыми литературными критиками – Белинским и Добролюбовым внесен во все школьные учебники. Умер он совсем молодым, провожала его огромная толпа, а экзальтированные дамы бросались на могилу