то становилась союзницей Лягани и, одновременно, — олицетворением добра и справедливости. То заключала договор с Пиванем, превращаясь в сборище коварных и жадных купчишек.

Стороны Винель меняла так часто и быстро, что отследить ее текущий статус было почти невозможно. Вроде бы в последних газетах писали о дружбе с этим замечательным государством…

— Не заслуживающая доверия коварная Винель, — испуганный голосок Аллины отозвался в моей голове похоронным звоном: неужели все-таки завалили бедняжку?

Я зло скрипнула зубами, мавкообразная дама торжествующе ухмыльнулась, один из чиновников начал собирать лежащие на столе бумаги… Вот ведь заразы!

— вы совершенно правы, — сожалеющим тоном (интересно, по чьему именно поводу?) неожиданно произнес Вилен. — Официальное подтверждение союза Винели и Пиваня получено сегодня утром.

Если бы сейчас перед членами комиссии появился голодный упырь или требующая их собственного мяса Йожка — эффект был бы существенно меньшим. Все, включая и не верящую своему нечаянному счастью Аллину, ошарашено уставились на абсолютно невозмутимого чиновника.

— Я считаю, что такое правильное понимание ситуации вполне достойно гражданства, — все так же спокойно и хладнокровно продолжил он.

Уррра! Победа!

Глава 8

О благородных троллях и опасных комендантах.

На волне ликования от так удачно сданного экзамена срочно идти на каторгу мне как-то расхотелось. К тому же стоило лично проследить, как оформят документы на гражданство. А то был уже случай, в графе «раса» вместо лепрекона липкого коня вписали. Сколько потом времени и нервов ушло на исправление этой дурости, даже представить страшно. Целый месяц все кобольды жалобы писали, а я — объяснительные. Почему у меня неучтенный лепрекон появился и куда гражданина коня дела.

А еще я очень боялась, что все мои улучшения нашей жизни исчезнут вместе со мной, и приют снова превратится в заросшую грязью, полуразвалившуюся ночлежку для неудачников с вечно голодными и одичалыми обитателями. Не имеющими ни малейшего шанса вырваться из этой трясины.

Именно таким наш приют и был три года назад, когда я стала его комендантом. До меня на этой должности сидела (а чаще — лежала) дама настолько преклонных годов, что и сама в их количестве запуталась. До того, как ее сосла… направили с повышением к нам, госпожа Розамунда пыталась преподавать в столичной академии алхимию. И никак не желала удалиться на вполне заслуженный и давно ее заждавшийся покой. Под ее чутким руководством зелья у студентов выходили настолько ядреные, что две башни снело и полквартала выкосило. Особенно же хорошо получались экспериментальные составы, средств противодействия которым ни официальная наука, ни сама магичка пока не придумали.

В общем, руководство академии решило, что преподавателей у них еще много, а жизнь всего одна. И положить ее на алтарь чужих исследований они пока не готовы. Да и лишних башен в здании уже не осталось. Поэтому престарелую, но полную самых смелых (и убийственных) идей алхимичку отправили заведовать тем, что точно не жалко — попаданческим приютом. Кстати, старожилы говорят, до ее появления, стены нашего заведения были намного более целыми. И обитатели тоже.

Никакого интереса к новым подопечным госпожа Розамунда не проявляла — для получения особо редких ингредиентов они не годились. Ходят, правда, упорные слухи, что печень пегаса и уши псоглавца принесли-таки пользу науке (без всякого желания их бывших обладателей), но официально они не доказаны.

Комендант и управляемый ею приют существовали настолько в разных плоскостях, что даже точную дату кончины Розамунды никто определить не смог…

Внезапно прибывшая графская комиссия обнаружила старый, полуразложившийся труп магички в кабинете и свежий, ежедневно доставляемый из трактира ужин в приемной. Беспокоить обладающую взрывным характером (и еще более взрывными зельями) Розамунду, посыльные не решались.

Обитатели приюта тоже не стремились стать объектом испытания нового состава или ингредиентом в алхимической пробирке, поэтому от общения с собственным начальством всячески уклонялись. Чаще всего — вполне успешно. Вот и осталась смерть коменданта никем не замеченной.

Впрочем, госпожа Розамунда настолько мало влияла на жизнь вверенного ей заведения, что могла еще лет десять спокойно в кабинете пролежать — никто б и не хватился. Пока уплаченные трактирщику за ужины деньги не закончились бы…

Графской комиссии у нас не понравилось. Настолько, что они постарались сбежать как можно быстрее, назначив комендантом первого, кто увернуться не успеет. Выбор пал на меня, как на единственного здесь человека.

В то время я уже сдала экзамен на гражданство и копила на гильдейский взнос, подрабатывая в приюте посудомойкой — из костяных пальцев заправляющих на кухне скелетонов мокрые глиняные тарелки выскальзывали с досадной регулярностью. О столь неожиданном назначении я точно не мечтала, только вот и других внятных перспектив у меня вообще-то не было. Комиссия торопилась, решать надо было срочно…

Вот так я и стала комендантом.

Я уже достаточно пожила в приюте, чтобы понимать: одними словами тут ничего не добьешься. Взывать к совести и прочим высоким чувствам населяющей его нечисти бесполезно, а пламенные призывы о налаживании жизни должны быть подкреплены чем-то материальным. Золото и сила убеждают намного лучше любых слов.

Денег у меня не водилось даже в мечтах, поэтому первым делом я договорилась о сотрудничестве с троллями. Кулаки этих гигантов — очень весомый аргумент в любом споре. Уговорить их помогать мне было не просто: Эти существа привыкли держаться сами по себе и не очень любят влезать в чужие конфликты. Зато для троллей очень важны понятия честности, правильности и справедливости — почти рыцарский кодекс, только несколько своеобразный. Именно на это в нашем разговоре я и давила.

— Меня поставили тут главной, значит, меня все должны слушаться. Правильно?

— Правильно.

— А меня не слушают. Это же не правильно?

— Не правильно.

— Значит, вы должны мне помочь, правильно?

— Нет. Нечестно.

— Почему?!

— Ты — главная. Сама должна справиться.

Я уже говорила, что представления о правильности и честности у троллей несколько своеобразны? Понять их на трезвую голову (на пьяную, впрочем, тоже) бывает иногда затруднительно, и с человеческой логикой согласуются они плохо. Ладно, зайдем с другой стороны:

— Я сама не могу никого заставить слушаться, потому что слабая. А вы — очень сильные. Сильные должны помогать слабым, правильно?

— Нет. Так нечестно.

Вот, зараза! У меня скоро аллергия на это дурацкое слово будет. Жаль, что у троллей нет письменности, и этот кодекс справедливости существует исключительно в их здоровенных головах. Может быть, прочитав его раз десять-двадцать, я смогла бы хоть что-то понять.

— Из-за того, что меня не слушают, я не смогу навести порядок в приюте. И меня магистрат накажет. Разве это справедливо?

— Нет!