Мои собеседники замялись. Оба варианта казались им одинаково нечестными, и выбрать меньшее из зол никак не получалось. Жалостливый Грайн, предводитель троллей, смотрел на меня огорченно и сочувственно, но решиться на несоответствующий собственным убеждениям поступок все равно не мог. Пришлось немного подтолкнуть его в нужном направлении.

— Вот вы очень хорошие ребята — правильные, честные, сильные. А работать нормально не можете, потому что без экзамена вас никуда не берут. И сдать его не получается — никто вас грамоте не научил. Это справедливо?

— Нет!!! Нечестно! Не справедливо! — оживились тролли. В этом случае для них все было предельно ясно.

— Я могла бы научить вас читать и писать. А вы за это поможете мне навести порядок в приюте. И всем тогда будет хорошо. Это честно?

— Честно!

Вот и договорились! Все-таки любые рассуждения о справедливости выглядят намного убедительнее, если они подкреплены соображениями личной выгоды. Даже для очень — очень честных троллей.

О трудностях уборки и выживания.

На самом деле, наша сделка и впрямь была более, чем справедливой: обучить этих замечательных парней грамоте — та еще работенка. В культуре троллей понятие письменности отсутствует напрочь, поэтому разобраться, с чего это сочетание каких-то закорючек обозначает слово, им было сложно.

Слова — их говорить положено, а накарябанные в книге узорчики… они вообще молчат. И вот эти четыре значка на настоящую гору вообще не похожи: гора, она большая, ты, Вера, когда-нибудь горы видела? А эти палочки — совсем маленькие, разве можно ими такую огромную штуку обозначить?

Вообще-то, тролли — замечательные ученики, старательные и прилежные. Если что-то удастся в их здоровенные головы вдолбить, обратно и кувалдой не выбьешь. Сейчас они уже прекрасно читают и почти готовы к сдаче экзамена на гражданство. Одна проблема — пишут совершенно неразборчиво. Не приспособлены их огромные лапищи к такой тонкой работе. Им бы на скалах знаки клинописью вырубать — самое милое дело.

Хотя нет, не надо! Я представила, как сначала выдалбливаю свой ежемесячный отчет на неподатливом камне, а потом тащу тяжеленные глыбы в магистрат, и содрогнулась. Нет уж, пусть лучше тролли помучаются!

Итак, силовая поддержка (очень честная и почти справедливая) обеспечена, можно и к запланированным преобразованиям приступать. Первыми на очереди были ремонт и уборка. Спать при задувающем со всех сторон сквозняке и под капающим прямо на нос дождем (остальные места тоже от души поливало, но нос оказался особенно привередливым) было почти невозможно. Даже умертвиям.

Разглядеть все нуждающиеся в заделке дыри и щели под слоем накопившейся грязи было вообще нереально. Грязь эта копилась на потолках и стенах настолько долго, что казалось — только она и скрепляет положенные в их основу камни. Иногда сразу и не разберешь: то ли кто-то из обитателей в глухом закоулке задремал (а то и сдох давно), то ли столетней давности паутина пылью и трухой покрылась…

Почти добровольно выгнанные в самый большой коридор постояльцы никакого желания наводить здесь чистоту не испытывали. Скорее, мечтали придушить меня по быстрому вместе со всеми моими начинаниями. Мешало этому дружному порыву всего одно, но крайне веское обстоятельство — тролли. Именно эти замечательные ребята и обеспечили явку всех потенциально желающих (но даже себе в этом не признающихся) на генеральную уборку.

Народ вопил, завывал, скандалил, скрежетал когтями и зубами, хлопал крыльями, но покинуть наше совершенно добровольное и дружеское собрание пока не мог — оба выхода перекрыли соплеменники Грайна. За массивными тушами справедливых троллей хлипкие двери почти не угадывались.

— Пока весь этот коридор не отмоете — отсюда не уйдете. И есть не дадим! — озвучила я подчиненным их счастливое и светлое будущее. — Завтра займемся следующим, потом столовой, и так до тех пор, пока весь приют не станет похожим на нормальное жилье, а не на последнюю помойку. Кто будет прятаться, сбегать и уклоняться — заставим работать вдвойне!

Постояльцам нарисованная мной картина грядущего благополучия не понравилась настолько, что даже страх перед троллями пересилила. Ненадолго…

После некоторого, подкрепленного парой щедрых затрещин, раздумья местные обитатели решили, что коридор — не такой уж и большой, мои союзники — ребята излишне крепкие, а завтра ни один тролль их здесь не найдет. Начало новой жизни было положено.

За два месяца не слишком старательной работы и очень тщательного поиска желающих ее выполнить, приют был почти вычищен. И даже слегка вымыт. Дело было за долгожданным (лет тридцать-сорок, как минимум) ремонтом.

На это замечательное, но крайне затратное занятие нужны были не только рабочие руки (которых у нас почти не было). Но, при желании — можно и лапы с крыльями припрячь. Еще нужны были очень большие деньги, которых у нас и в мечтах не водилось.

В магистрате выделить хоть какие-то средства отказались напрочь. Я постоянно терроризировала их скандалами и жалобами (не зная еще, как полезны и незаменимы в этом деле кобольды). Оббивала пороги благотворительных обществ и богатых купцов (особенно торгующих стройматериалами). Требовала, просила, угрожала, умоляла…

Вся моя зарплата шла на покупку досок и гвоздей, но платили мне мало, а дырявых стен в приюте было слишком много. Очень выручали периодические пожертвования от Дейва с напарником: «Как скромная дань нашего неизмеримого и глубочайшего уважения к Вашему наидостойнешему стремлению сделать этот несовершенный мир более пригодным для обитания». Благородные зомби честно выделяли мне долю от всего неправедно нажитого (и в карты намухлеванного), но и этого не хватало.

Казалось, все мои усилия и деньги не приносят особого результата, однако постепенно самые крупные дыры были заделаны, а щели крупнее окна — заколочены.

Проблемы мои на этом, естественно, не закончились. Захватить власть легко, намного труднее удержать ее, даже в нашем маленьком приюте. В открытую никто не сопротивлялся, но народ бурчал, ворчал, скандалил и саботировал мои приказы. Склочные кобольды ежедневно строчили жалобы, мавки провожали недобрыми взглядами и пожеланиями, самым любезным из которых было «утонуть в болоте». Гаргульи плевались на чисто вымытый пол и иногда в меня. Огры демонстративно поглаживали свои тесаки и обещающе скалили зубы в улыбке, которую даже самый неисправимый оптимист не назвал бы дружелюбной.

Я приобрела дурную привычку вздрагивать от каждого шороха и полезную — уворачиваться от тяжелых и острых предметов. Почти перестала спать, меня мучила нервная бессонница. Да и заунывные стенания обосновавшихся под дверью умертвий нормальному отдыху тоже не способствовали. Иногда их завывания сменяли надрывные вопли разъяренной баньши.

Меня заменить было не кем, я была одна против всего приюта, сплотившегося в ненависти к уборке и