– Просто приходилось притворяться, – объяснила Краш. – А теперь ему никто не указ, вот и решил отыграться на вас с папой.

– Не хочу сгореть заживо, Краш, пошли отсюда, – позвал Адам.

Он явно намекал на то, что уродился гораздо смуглее сестры, и те ублюдки (называть их так про себя ей даже мама не запретит) наверняка примут его за черного. Побеспокоиться о родителях ему и в голову не пришло, всю жизнь думал только о себе любимом.

– Балда, нельзя же бросить маму с папой, – упрекнула Краш, переводя взгляд с одного на другого.

Из гостиной послышался шорох медленно поднимающейся рамы и скрежет ствола отцовской винтовки по подоконнику. Через открытое окно голос снаружи доносился гораздо отчетливей – голос Мартина, их соседа, живущего в миле отсюда по шоссе. Того самого, что всегда здоровался с мамой: «Привет, Ширли!», когда они встречались в магазине, и справлялся о ее здоровье.

Человек, которого они с Адамом знали с самого детства, теперь явился сюда с шайкой вооруженных приятелей, чтобы перебить всю ее семью.

– Ты же говорила, что они решили остаться, – сквозь зубы прошипел Адам. – Чёрт, давай скорей, сама же всех подгоняла.

Да, это она всех торопила, но тогда они собирались уходить вместе. Тогда уйти не означало смыться вдвоем, оставив родителей на растерзание каким-то ублюдкам.

– Так нельзя.

– Ты что, не соображаешь? – рассердился Адам, схватил ее за руку и потащил, но она уперлась и не сдвинулась с места, и ему пришлось ее отпустить. – Это же ты помешалась на фильмах и книгах, постоянно твердишь о каких-то правилах и дурацких поступках. Нам дали шанс убежать, родители пытаются спасти своих детей, а ты своим упрямством им только мешаешь.

Из гостиной послышался щелчок, раздался грохот выстрела, и вдруг поток проклятий из уст Мартина Кея сменился дикими воплями.

– Корделия, мы тебя любим, – сказала мама. – И тебя, Адам.

– Мама, я тебя люблю, – ответил Адам, метнулся к матери и чмокнул ее в щеку.

– Мама… – начала Краш и смолкла, не находя слов. Она была совсем не готова к такому расставанию.

– Пошли, Краш! – Адам открыл дверь и выскочил наружу.

– Корделия, не бросай брата одного, – наказала мама, развернулась и направилась в гостиную, не оставляя дочери выбора.

Через мгновение она скрылась из виду, а Краш всё смотрела туда, где только что стояла мама.

Потом опять послышался выстрел отцовской винтовки и ответный огонь тех, кто явился их всех перебить.

Надо уходить. Либо уходить, либо остаться с ними и погибнуть. В романах всегда кто-нибудь героически жертвовал собой, спасая жизнь другому, и так вышло, что на этот раз героями стали мама с папой.

Краш почему-то всегда казалось, что если понадобится пожертвовать собой, эта участь достанется ей. В конце концов, это же она досконально разбиралась в подобных сюжетах.

Если бы всё происходило в фильме, это я бы сейчас орала на героиню, чтобы пошевеливалась, пока не пристрелили.

Быстро бежать Краш не могла, ее протез не годился для спортивных упражнений, к тому же на спине висел тяжелый рюкзак, так что на большее, чем пуститься спотыкающейся трусцой, рассчитывать не стоило. Она придержала дверь черного хода, чтобы та не выдала ее стуком, хотя во дворе стоял грохот перестрелки не хуже, чем в вестернах, какого она совершенно не ожидала.

От черного хода до спасительных зарослей, в которых можно укрыться, если кто-то из налетчиков надумает обойти дом кругом, было примерно четверть мили.

Адама нигде не было видно, но она отчаянно надеялась, что он не пустился наутек без оглядки, бросив ее одну. Последней волей мамы было не расставаться с братом, и Краш решила ее исполнить.

В кои-то веки.

Другой возможности ослушаться маму уже не будет, потому что ее больше нет, и отца тоже, и ты никогда с ними не увидишься, потому что даже если они каким-то чудом уцелеют в схватке с теми ублюдками, их всё равно прикончит болезнь, этот Кашель, их больше нет, нет, нет.

Вдруг она споткнулась, угодив носком правого ботинка в какую-то ямку среди травы, но всё-таки удержалась на ногах.

Вот это был бы номер, прямо заезженный донельзя эпизод из фильма – шлёпнуться с размаху на полном ходу, беспомощно размахивая руками. Героини фильмов вечно падают, подвернув ногу, и вместо того чтобы вскочить и бежать дальше, только растерянно оглядываются на тянущуюся к ним тварь, но я-то падать не собираюсь, меня так просто не поймаешь, всё равно доберусь до леса, а когда разыщу Адама – придушу нафиг за то, что меня бросил.

От дома снова донеслись выстрелы и чьи-то вопли, но слов уже было не разобрать, да это и ни к чему. Адам оказался прав, хотя она никогда ему не признается в этой мимолетной мысли – родители пытаются их спасти, и их жертва (ни в коем случае) не должна стать напрасной. Хоть бы папа успел перебить побольше этих ублюдков, а если всех не получится, успел бы застрелить маму, пока они до нее не добрались. Краш ужасалась при мысли о том, что родному отцу придется убить маму из какого-то милосердия, но для нее это в миллион раз лучше, чем терпеть издевательства этих уродов.

Казалось, до леса добираться еще тысячу миль, но это всё из-за бешено бьющегося сердца, готового выскочить из груди, просто у страха глаза велики, того и гляди вылезут на лоб, выворачивая веки, и всё внимание сосредоточилось на этих последних футах – двадцать… пятнадцать… десять… и вот она уже там, как по волшебству, словно телепортировалась, только грудь разрывается хриплым дыханием и кровь кипит от адреналина.

Краш понимала, что оказаться под сенью деревьев еще не значит в безопасности, и снова поднажала изо всех сил. Адама и след простыл, и только она задумалась, куда его черти понесли в одиночку, как он вдруг выскочил из-за дерева.

От неожиданности она отшатнулась и на этот раз всё-таки потеряла равновесие, но не шмякнулась носом в землю, а просто резко приземлилась на четвереньки и выругавшись:

– Адам, да чтоб тебя! – принялась подниматься и вытряхивать хвою из рукавов.

К ее удивлению, он не воспользовался случаем лишний раз ее подколоть, а промолчал. Просто стоял как истукан с полными слёз огромными карими глазами.

– Я не хотел… – пробормотал он.

– Чего не хотел? – переспросила она.

– Не хотел их бросать. И тебя тоже.

Как ни странно, она тоже промолчала, хотя обычно не упускала возможности напомнить, какой он болван. На этот раз ответить было нечего, и они просто крепко обнялись, потому что во всём лесу у них не осталось ни единой родной души.

Позже.