Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дверях столовой мистер Джойбой замешкался, посасывая таблетку, способствующую пищеварению. Девушки выходили поодиночке и парами, закуривая у дверей; Эме единственная из них не курила. Мистер Джойбой увлек ее в мемориальный парк. Здесь они остановились под аллегорической группой, изображающей «загадку бытия».
– Мисс Танатогенос, – сказал мистер Джойбой. – Я хотел сообщить вам, что я очень высоко ценю вас как работника.
– Благодарю вас, мистер Джойбой.
– Я упомянул об этом вчера в разговоре со Сновидцем.
– О, благодарю вас, мистер Джойбой.
– Мисс Танатогенос, с некоторых пор Сновидец строит планы на будущее. Это человек, безгранично устремленный в будущее. Он считает, что пришло время, когда женщины смогут занять подобающее место в «Шелестящем доле». Работая на низших должностях, они проявили себя достойными более высоких постов. Более того, он считает, что многих чувствительных и тонких людей от выполнения долга по отношению к своим Незабвенным удерживает чувство, которое я бы назвал не чем иным, как щепетильностью, хотя доктор Кенуорти видит тут естественное нежелание подвергать своих Незабвенных чему-либо, что пусть даже в малейшей степени отзывалось бы нескромностью. Короче говоря, мисс Танатогенос, Сновидец намерен подготовить женщину-бальзамировщицу, и его выбор, его в высшей степени разумный выбор, пал на вас.
– Ах, мистер Джойбой…
– Можете не говорить. Я понимаю ваши чувства… Могу ли я передать ему, что вы согласны?
– Ах, мистер Джойбой…
– А теперь, если мне будет позволено внести в наш разговор некоторый личный элемент, что вы думаете о том, чтобы как-то отпраздновать это событие? И не сделаете ли вы мне честь, согласившись отужинать со мной сегодня вечером?
– Ах, мистер Джойбой, даже не знаю, что сказать. У меня на сегодня было что-то вроде свидания.
– Но ведь оно было назначено до того, как вы услышали новость. Теперь, мне кажется, все предстает в несколько ином свете. К тому же, мисс Танатогенос, в мои намерения не входило ужинать с вами наедине. Я приглашаю вас к себе домой. Мисс Танатогенос, мне кажется, я заслужил величайшую честь и удовольствие представить первую женщину-бальзамировщицу «Шелестящего дола» моей мамуле.
Этот день был полон треволнений. После обеда Эме никак не могла сосредоточиться на своей работе. К счастью, на ее долю выпало на сей раз не так уж много важных заданий. Она помогла девушке из соседней кабинки приклеить накладные волосы к какому-то необычайно скользкому черепу; она наспех прошлась кистью по коже ребенка, возвращая ей телесный цвет; однако мысли ее уже витали в бальзамировочной, а слух ловил шипение и свист кранов, шаги служителей, выносивших почечные лоханки, накрытые крышкой, негромкие голоса, требующие нить для шва или перевязку для сосудов. Эме никогда не бывала за клеенчатой занавеской, отделявшей бальзамировочные от косметических; скоро она получит доступ в любое из этих помещений.
В четыре старшая косметичка сказала ей, что можно кончать. Эме, как всегда, аккуратно уложила краски и флаконы, промыла кисти и пошла в гардеробную переодеваться.
Она должна была встретиться с Деннисом на берегу озера. Он заставил себя ждать, а когда явился, воспринял новость о том, что она приглашена на ужин, с раздражающим спокойствием.
– С тем самым Джойбоем? – сказал он. – Что ж, это должно быть забавно.
Однако новость о предстоящем повышении настолько переполняла ее, что она не удержалась и рассказала ему все.
– Ого… – сказал он. – Вот это уже кое-что. Сколько же это даст?
– Не знаю. Я этим не интересовалась.
– Ты будешь теперь зарабатывать прилично. Как ты думаешь, сто долларов в неделю они дадут?
– Вряд ли кому-нибудь, кроме самого мистера Джойбоя, столько платят.
– Ну, полсотни-то дадут. Полсотни тоже неплохо. Тогда мы уже могли бы пожениться.
Эме остановилась как вкопанная, изумленно на него глядя.
– Как ты сказал?
– Мы могли бы пожениться, сама подумай. Ведь меньше полсотни они тебе не положат, верно?
– А с чего ты взял, скажи на милость, что я за тебя выйду?
– Как же, детка, меня ведь только деньги и останавливали. Теперь, когда ты можешь содержать меня, нам ничто больше не мешает.
– Любой американский мужчина стал бы презирать себя, если б жил на деньги жены.
– Это правда, по я, видишь ли, европеец. В наших более древних цивилизациях не осталось всех этих предрассудков. Я не говорю, конечно, что полсотни – это много, но я согласен первое время потерпеть.
– По-моему, это просто низко с твоей стороны.
– Не будь дурой. Нет, смотри, ты что, и вправду разозлилась?
Эме и вправду разозлилась. Она сразу повернулась и ушла, а в тот же вечер, еще до того, как отправиться на ужин, второпях нацарапала записку Гуру Брамину. «Пожалуйста, не трудитесь отвечать на мое утреннее письмо. Я теперь сама знаю, что мне делать». Письмецо это она отправила в редакцию срочной почтой.
Уверенной рукой Эме исполнила весь ритуал, предписываемый американской девушке, которая готовится к свиданию с возлюбленным: протерла подмышки препаратом, который должен закупорить потовые железы, прополоскала рот препаратом, освежающим дыхание, а, делая прическу, капнула на волосы пахучей жидкостью под названием «Яд джунглей». «Из глубин малярийных болот, – гласила реклама, – оттуда, где колдовские заклинания барабанов взывают к человеческим жертвам, точно каннибал, вышедший на охоту, неумолимо подкрадывается к вам «Яд джунглей», последнее высококачественное творение «Жанеты».
Полностью экипированная таким образом для домашней вечеринки, Эме с легким сердцем ждала, когда у входной двери раздастся мелодичный голос мистера Джойбоя: «Хэлло! Я здесь!» Она готова была откликнуться на недвусмысленный зов судьбы.
Однако все в этот вечер было не совсем так, как она представляла себе. Самый уровень, на котором проходило свидание, оказался гораздо ниже ее ожиданий. Она почти не бывала в гостях и, вероятно, именно по этой причине имела преувеличенное представление о том, чего можно ждать. Мистер Джойбой был известен ей как человек блистательный в смысле профессиональном, как постоянный корреспондент «Гроба», близкий друг доктора Кенуорти и вообще единственное светило похоронного отделения. Эме благоговейно обводила киноварью неподражаемые контуры его творений. Она знала, что он член Ротарианского клуба и кавалер Пифийского ордена; его костюмы и его машина были безупречно новыми, и, когда он с щегольским шелестом шин уносился в свою личную жизнь, ей казалось, что он переносится в мир совершенно иной, во всех отношениях более возвышенный, чем тот, в котором жила она. Однако это было не так.
Они долго ехали по бульвару Санта-Моника, прежде чем свернули в какой-то захудалый район. Создавалось впечатление, что квартал этот знавал лучшие времена, но потом счастье изменило ему. Многие дома до сих пор пустовали, но и те, что были обитаемы, уже утратили первоначальную свежесть. Деревянный домишко, возле которого они наконец остановились, не отличался сколько-нибудь выгодно от своих соседей. Дело в том, что похоронщикам, даже самым выдающимся, платят меньше, чем звездам кино. К тому же мистер Джойбой был человек предусмотрительный. Он откладывал на черный день, а также выплачивал страховку. Он старался производить на окружающих благоприятное впечатление. В один прекрасный день он обзаведется домом и детьми. Пока это не случилось, тратить деньги просто так, незаметно для окружающих, тратить их на мамулю – все равно что бросать деньги на ветер.